Форум » Архив отыгрышей » [get your shit together, Garaii] » Ответить
[get your shit together, Garaii]
Amelia Bones: blah blah blah
Ответов - 7
Amelia Bones: sit and drink Pennyroyal tea, I'm anemic royalty. give me a Leonard Gohen afterwold, so I can sing eternally. Пока Томас довольно вежливо со своей стороны делает вид, будто бы он на самом деле увлечён рассуждениями Флоренс Дервент о крайне напряжённой ситуации в Кабуле, Амелия гоняет зубочисткой оливку в бокале из-под выпитого уже минут как пять вермута. Краем уха она, конечно, слышит обрывочные фразы, вроде “мирной и спокойной страной Афганистан не был никогда”, “от “Красного тюльпана” кровь замёрзла бы в жилах даже у видавших виды эсэсовцев” и “советские спецслужбы отравили Хафузиллу Амина”, но общий поток сказанного проплывает мимо, никак не задевая и не зацепляя её внимание. Взгляд Боунс неспешно исследует голословное море, сотканное из тел министерских служащих и раскинувшееся волнистой толпой по громадному залу. Голословное море обрыдлых до одури личностей – иждивенцев и паразитов, чьё благополучие зависит исключительно от интенсивности полирования языком задницы министра и петушиного восхваления его якобы великолепия в свете вспышек журналистских фотоаппаратов. Существуют также и люди из подвида Флоренс Дервент и Абраксаса Малфоя – действительно власть имущих, а посему относящихся ко всем перетасовкам в Министерстве с убийственным спокойствием. Ведь они-то знают: халиф всего-лишь на час, уже через полтора трон займёт совершенно другой придурок, которого они сами же и усадят на положенное место. А раз так, то почему бы не поговорить о ситуации в далёком Кабуле или, например, о заказе партии шёлковых лент для волос прямиком из Франции в подарок для дорогого Люциуса ко дню именин? И такие, как Томас, даже изобразят любезный интерес – тоже невероятно забавный в плане изучения типаж, который Амелия именовала прозаично “морскими губками”: хоть и говно по сути, но каким-то образом умудряется не всплывать. Потому что впитывает необходимое исключительно ему одному. Что самое поразительное, для коралловых рифов, к коим относила свою персону Амелия, морская губка воспринималась единственной приемлемой компанией, которую только возможно сыскать в качестве соседа по всему дну. Остальных встречали с острыми штыками, делая исключения, разве что, для маленьких блестящих рыбок вроде Мафалды… Но о них и разговор особый, совсем в иной тональности, ведь эти рыбки не кружили вокруг или около, но предпочитали сразу заплывать внутрь кораллового костяка и хозяйничать в нём. А затем, когда коралловый риф привыкает к новому жителю внутри себя, рыбка берёт и так же стремительно, как объявилась, уплывает прочь. И коралловому рифу ничего иного и не остаётся, кроме совершенно тупого врастания ещё глубже в днище морское: гонять оливку в пустом бокале и разглядывать вяло колыхающийся в такт времени министерский контингент. Искать из всех кого-то знакомого, кого-то, кто тоже был кораллом и не понимал, зачем он здесь, когда за порогом бушует полным ходом война. Посмотреть, например, на старых вояк Доулиша и Брэнстоуна, ссутулившихся в креслах обиженными и самую малость раздобревшими горгулиями. Галстуки у обоих выглядят так, словно их данной деталью гардероба душили, пиджаков поблизости не наблюдается – полный контраст на фоне лоска облепившего их со всех сторон так называемого “цвета нации”. Ей бы сейчас сидеть рядом с ними – вот где её место, но коралловый риф слишком разросся, слишком велик, чтобы встать и уйти незамеченным. Да это, если так вдуматься, уже и невозможно. Оливка пробегает очередной круг в бокале, а Боунс – так, краем глаза, подмечает знакомый вихрь русых кудряшек Исайи в компании с чьей-то кокетливой голубой шляпкой. Боунс говорит Томасу “да” невпопад на вопрос “тебе принести вермут или огневиски?”, оглушённая тем странным и неприятным кульбитом, что выдало сердце. Она говорит уже развернувшемуся в профиль Томасу: “мы можем вообще уйти отсюда и посидеть где-нибудь ещё”, и он покладисто пожимает плечами: мол, почему бы и нет. Томас оказывает ей большую любезность своим соглашением, а известно или нет ему о том – одному Томасу и известно. with the lights out, it's less dangerous. here we are now, entertain us! I feel stupid and contagious. here we are now, entertain us: a mulatto, an albino, a mosquito and my libido. yay! Пятнадцать минут. Целых пятнадцать минут Фредерика Крэбб не подавала никаких признаков жизни: не ела, не пила, не разговаривала. Только шумно сопела, выпрямившись напряжённой струной по спинке стула. Одинокая глубокая морщина избороздила пополам аристократический лоб Крэбб, а не менее одинокая извилина, занятая неожиданной в новшестве своём мыслительным процессом, непроизвольно нарисовала на морде лица очень сложное выражение, глядя на которое невозможно было не улыбнуться. В целом, Амелию полностью устраивала такая Фредерика: в тарелку не лезет своей загребущей вилкой, дабы оттяпать кусочек “на пробу”, и жалобами на новую сатанинскую диету от Гойла не докучает. Почаще бы так. – У тебя появилась грудь. – Наконец разомкнула уста Фредерика, чтобы отныне не затыкаться. Хорошенького, как говорится, помаленьку, но Боунс уже отдала должное бифштексу и готовилась приступить к десерту с бисквитом и взбитыми сливками – то есть, она была сыта, а потому добросердечна по отношению к юродивым. И не сразу одарила Фредерику взглядом твари, рождённой от страстной ненависти василиска и сколопендры. Зря. – И вообще ты как-то округлилась за последний месяц. – Скотина с чёрной дырой вместо желудка явно позарилась на её бисквит, всё ясно. Крэбб говорит людям гадости про “ты поправилась” только в тех случаях, когда раскатывает губу на чужой заказ во всяких околозастольных посиделках. Как ни в чём не бывало, Боунс пододвинула поближе к себе блюдце и продолжила с энтузиазмом орудовать ножом и вилкой. Но от того, что прозвучало далее, она аж поперхнулась. – И от тебя вкусно пахнет молоком. Прямо как от… – Это не от неё. Это от меня. – Оборвала на полуслове плёнку вовремя соориентировавшаяся и грамотно оценившая обстановку Мафалда. Дело в том, что в руках у Боунс имелись острые колющие и режущие предметы, а у Крэбб – аж два глаза на выбор. – На, понюхай, – ткнула она Фредерике под нос тонкое бледное запястье. – Молочный гель для душа. I’ve been locked inside your heart shaped box for weeks; I’ve been drawn into your magnet tar pit trap. – Мне всегда казались страшно пошлыми все истории, в которых начальство заводит выходящие за рамки трудового этикета отношения с кем-то из круга своих подчинённых. – Медленно произносит Хопкирк, заглядывая Боунс в глаза так, словно хочет в них что-то отыскать. – Как если бы дракон вдруг решил спариться с хомячком. – Говорит она и прикладывает ладони к полыхающим щекам Амелии, словно заключая в чашечку. – Зайчик должен быть с зайчиком. Птичка с птичкой. То же самое и с социальными статусами. – Ты просто не знаешь, как тоскливо и скучно становится коралловым рифам, когда их рыбки уплывают, – тихо отвечает Боунс, оставляя поцелуй на запястье, пахнущем молоком. my girl, my girl, don’t lie to me; tell me where did you sleep last night. Он, всё же, стучит в дверь, прежде чем зайти и спросить, куда она вчера подевалась. Он говорит, что искал её и нигде не мог найти. – Почему ты ушла без меня? – Спрашивает он тем самым тоном, от которого хочется засмеяться: кто дал ему таковое право спрашивать у неё хоть что-либо. У них явно принципиально разные взгляды на ту ерунду, которой они занимаются. – Мы с Томасом, – отвечает она, глядя на то, как некрасиво начинает краснеть его шея на словах “мы” и “Томас”, – не настолько отвратительные люди, чтобы топтать зачатки чужой личной жизни. – На самом деле, bullshit. Они всего-навсего оба мечтали слиться поскорее с этого тухлого праздника жизни, чтобы разлить по бокалам первую порцию whiskey on the rocks под столь любимую Томасом песню “Snowbird”, а затем завернуть в проигрыватель пластинку старины Синатры с новогодними шлягерами и разливать по новой всякий раз, стоит только заслышать слово “snow”. – Нам показалось, ты всецело увлечён беседой с той миловидной блондиночкой в голубой шляпке… – Он взмахивает рукой, пытаясь остановить её и что-то сказать, но кто ему даёт, кто даёт? Риторический вопрос, если честно. – Поэтому мы с Томасом… – Снова недовольный взгляд из-под насупленных бровей, как будто в товариществе с Томасом присутствует некий злой и разрушительный умысел. – …решили дать тебе шанс распушить перья и показать себя во всей красе. – Это была Дервент Такобелл… – Начинает было он, однако, запинается на возгласе “батюшки, где у неё имя, а где фаст-фуд?” – Первое – фамилия, второе – прозвище, - терпеливо поясняет он. А затем он произносит сущую нелепицу, коя позже была дословно пересказана Гойлу с добавлением комментария “не смешите мои тапки, девушкой я была аж при Черчилле лет двадцать тому назад”. oh no, not me. I never lost control. Амелия Боунс ненавидела театральность. Но ради Гарайи Дизраэли она была готова стать спектаклем, который та смогла бы лицезреть без выхода на антракт. Заклятые друзья ведь для того и необходимы, чтобы можно было хоть про кого-то с чувством сказать “вот сука же”. А Дизраэли так часто произносила сей комплимент почём зазря, что, право, неловко немного становилось, так и хотелось воскликнуть в ответ: “я знаю, тебе нравится говорить такие громкие слова именно про меня, но я пока не оправдываю твои ожидания, дай мне ещё немного времени – и я что-нибудь обязательно придумаю!” Даже придумывать ничего не нужно было. Всё как-то само образовалось. – Собирай своё барахлишко, – любовно проворковала Боунс вместо приветствия, грациозно вплывая в контору Дизраэли. – Мы сейчас с тобой пойдём умирать вместе. У гинеколога в кабинете.
Isaiah Malmuth: She's the kind of girl who puts you down When friends are there, you feel a fool When you say she's looking good She acts as if it's understood She's cool, cool, cool, cool London sucks. It's raining and that's not surprising because good weather is a wasted commodity when all of your days and nights are spent indoors, stuck at an 8 to 6 job, which in his case is a 5 to 12 job. It's early and for the rest of the working world, the workday has yet to start. Waking up in London means all commutes and coffees and front page of the Daily Prophet for the next half hour, but Isaiah is already walking around his desk, twirling a pencil in the air. - Did you know, - he shouts in the empty hallways of the Ministry, - that Godric Gryffindor and Bowman Wright, the fella who forged the first Golden Snitch, were from the same village? - Did you know that I'm not listening nor caring? - his boss shouts in return from her office. And so the day begins... __________ Even though Isaiah had woken up three morning earlier knowing that it was going to be a bad day (the days are 72 hours long for everyone now, right?), that knowledge didn't make the day any easier to deal with. Travis Ogden's funeral, the leaking of minister's new war announcement, the press conference: any of those would be awful enough on their own, but to have them all so close together, in the midst of an almost Biblically apocalyptic storm to boot, was beyond his wildest imaginings. So yeah, it's definitely the long hours and the chaos of working here. That's what Isaiah decides, after he finds himself staring at her for the tenth time in as many minutes. It's the long hours, it's the lack of sleep, it's the lack of caffeine. It's the lack of anything resembling a life outside the Ministry of Magic and this damn typewriter. He can't remember the last time he slept in a bed, or the last time he got more than a nap at his desk. What's it been, two, three days? It's making him loopy. It would make anyone loopy. It's definitely not because he likes her. - No fish. I don't want the fish. I hate that fishy smell. Get me a steak. Lunchtime rolls around and they're all are still in critical need of Noah's Ark if you were to believe the weather rapports, yet here he is: leaning up against the doorjamb of her office, pen stuck behind his ear while her feet are resting on her couch. - You don't like fish? - he asks in a manner that is not overly surprising, - That's weird. I thought that's what sea monsters ate. Fish and ships. His wide grin is telling a tale that should not have been told. - Now, see, look at that, - Amelia says, very dry as she puts her feet on the floor, gets up and starts walking away, - that's the worst joke I've heard in weeks. By comparison, I'm a regular comedian. What on earth would I do without you? - Regret the lack of wit in your life! - Isaiah yells after her. Yeah, it's definitely not because he likes her. __________ They're both exhausted the first time it happens, the first time they sleep together. - Come'ere, - she says, strangely relaxed, slouched over her desk. She speaks like she's drunk and maybe exhaustion, like the studies try to say, really is the equivalent to one glass too many. He shifts on the couch, makes an attempt to stand up and fails. - You don't pay me enough to demand that of me right now, - he mumbles and stretches his legs out. - I'll fire you, - she threatens in a tone that is more sleepy than threatening. - I'll tell my mum, - he shoots back. - I'm not afraid of Garaii, - she mutters, lifting her head up just enough to growl at him. - I'm not talking about her, - he answers in a satisfied tone. - Ugh. Alright, you win. - Smart choice. He wakes up an hour later, with her head on his shoulder and her drool on his sleeve, strangely comforted by her warmth. He moves his arm to put it over her shoulders and her head falls on his chest, heavy, her cheek a little wrinkled, her hair just a tad sweaty. She smells of old paper, good whiskey and herself. He can't quite put his finger on what that smell is, but the closest he can get is freshly cooked milk with a hint of violet. Is it wrong that he maybe likes a woman that's just a little bit older and much more powerful than him? It should be emasculating. Right? A man is supposed to rely on himself, not his mother, and his woman is supposed to be younger and less authoritarian, should be able to rest her head in the shield of his chest, to fit her head into that crook between shoulder and chin whenever she wants, not just whenever she's exhausted enough not to care. Then again, she is not his woman, so it all works out in the end. __________ - Sign please. Did we mention Travis Ogden, one of the greatest wizarding liberal minds of the century, decided to drop dead while the world was going to hell? That makes people do things, things they then regret doing. - You want to move your finger, so I can see what I'm signing? Darn it. Actually, bugger good behavior. He is plainly fucked. - Am... Not really? - Why are we apologizing to Derwent? - We sent her husband flowers... condolence flowers. There is a deadly silence that lasts juuuust long enough for him to consider changing his job. - Condolences? - she asks in that same tone she used when she found out Thomas L'loeid had emptied her mini-bar. - For his death. - He's alive. - I know that now... - You sent a funeral bouquet to the family of the living breathing advocate to the Wizarding World?! - I know, I know, this is terrible. I apologize. You know I need at least 28 minutes of sleep each day or I turn into a nightmare when it comes to details. It's embarrassing, really. If you ask me, we should just leave the detail work to Mafalda. She's go the head for it. I'm more of a big picture kind of guy. - Hey, Bozo, lets make one thing clear. Mafalda is here because she's invaluable. You're here because your birth mother is annoying and I don't want to deal with the aftermath of firing you. Are you seeing the big picture now? Thankfully, Mafalda flows into the room as she usually does when things get too intense. - I just got a letter from the Chinese ambassador. Apparently they want to know why we hate Asians. - We don't hate Asians, we just hate Chang. - Amelia answers at an enviable speed, and he knows that he and Mafalda are both wondering when apathy became a mainstay in her voice. - There are no other Asians in our Department, - Mafalda notes, smiles at Bones softly, the way she never smiles at anyone else. L'loeid pokes his head around the door, amused look on his face. - Did I hear right? Did you send condolence flowers to... - We hate Asians now, - Isaiah interrupts him too loudly. There is a silence hanging in the air for a split of a second, but it's a loud one. Then, - Yeah, OK, count me in. And so the week continues... ___________ Magical intercom is the thing dreams are made of, Isaiah discovers. - You wanted Thomas? - he asks, pushing the botten. - Merlin knows I never did! Let him in. (Here is something you need to know. So, there is a woman, lets call her Amelia and a man, let's call him Thomas. Thomas likes the little things. The way a glass feels in your hand - a good glass, thick. He loves the sound an ice cube makes when you drop it in 60-year old whiskey. And sometimes, just sometimes, he thinks that he may just love her. But see, there is also a woman called Mafalda and a man called Isaiah. There is Rabastan, and Trinity, and Garaii, and Fred and there are several others gone. It's a cluttered collection of past flames and loves and disapproving friends and he'd like to blame them all for the fact that what Amelia and he have is something kind of stillborn, something turning around its own axis without any hope for a new day.) - I thought you were firing him, - Thomas with no regards to the fact that Malmuth is listening. Isaiah never liked that guy... - Oh, if wishing only made it so. Isaiah did like Amelia, but hey, nothing is written in stone. He can stop at any given moment! - Listen, I figured it out, - Thomas announces, getting comfortable on her couch. - With Ogden's death there are now two empty seats in Wizengamot. One of them Miller's. How about: you let those we're-not-at-all-Death-Eaters nominee both of the candidates and in exchange they give you the post of Head Warlock. There is a heavy, really heavy silnce i the room. Then, - I'm ordering Tai to prove to the Chinese I don't hate Asians. You want some? - No. So... - You think they will use barbecue sauce? I'd kill for some barbecue sauce right about now. - Bones, we're getting off the point. - What about Dumbledore? He'd be a great candidate. - He is a giant, no question there. If Albus Dumbledore was a religion, I'd convert. But he is not an option. You, however, are. So I need you to listen... She exhales, very irritated. - No, Tom, you listen. A conservative , pure-blooded anchor of this broken system just died. And I don't mean Ogden, Ogden was everything I'm looking for in a man. I mean Miller, a young, pretty brilliant thinker who brought the pure-blooded agenda right out of the closet and championed a whole revival of narrow-minded thinking. You cannot replace Kyle Miller with a woman who overturned the latest segregation law. We'd be shishkababed and not in the tasty way. Speaking of which, why am I ordering Tai? I hate Tai. Isaiah, - she yells out of habit, instead of using intercom, - Get me something Turkish! Preferably something without a mustache. (he will find out much later that his mother used to be on Amelia's case about Mafalda. she would ramble on about monogrammed towels and the way they complemented each other and height differences and other things that never came to matter. she never said much about Thomas. actually, she never said anything at all about him.) Thomas is trying to look out for her, it's clear to see. But trying and succeeding are different things. - You know, our lives are better when we don't talk. Come by tonight, we can not talk some more, - she says half an hour later, when they're too tired to argue any more. - If I didn't know any better, I'd think you were inviting me over to take advantage of me. - Thomas, always cheeky. - I am. My garbage disposal broke last night. - Oh. And I'm the handiest man you know? - No, but I figured you've handled your share of trash, you'd know your way around. - That makes him smile, because Thomas knows she is partly right, but also 'cause he knows she likes that about him. - You're screwing with me, Amelia. And one day I'm gonna have to return the favor, - he drops before leaving her office. - Don't be disappointed if that day never comes! - she shouts at a closing door. ________ - So, what's the deal with you two? - Isaiah asks once. This is a long time ago, he barely knew anyone then.. - What do you mean?- Thomas. Always suspicious. - I mean, are you and miss Bones together? Is there something going on, something I need to know about? - Oh, kid, - Thomas laughs, and adds, - Nothing much, I'm just gonna marry that girl. - Sorry, what? - Isaiah. - Easy, kid. I'm just pulling your leg. I know better than to compete with Mafalda. Nothing good ever comes out of competing with her. But I do love that bitch. Love her mind, love her shoes. Love how skinny she is. It takes Isaiah too long to discover that his boss is, indeed, very skinny. ________ The sex is messy and unimaginative. The first time they fuck he discovers that she is skinny and bony and her legs are too long and their hipbones meet at a painful angle. He does his best to keep quiet, but it's kind of in vain, because he comes with her name shouted in what sounds like a tragic mix of triumph and terror and shock. There's absolutely nothing romantic about this, and he'd be lying if he said he wasn't disappointed. Later, he calls it a moment of weakness and swears it will never happen again. Don't forget that this is politics and you're supposed to lie.
Amelia Bones: приходить в твою голову да заставлять скучать - вот моя миссия в толще холодных вод. – А вот скажи мне, Исайя, каковая черта присуща одновременно и любой министерской секретарше, и самой заурядной свинье из фермерского загона? – Вдруг задаётся вопросом Мафалда, и по её губам скользит привычная тень усмешки, но есть в её взгляде нечто, что невольно заставляет вспомнить взгляд хищника, запертого достаточно долго в клетке, чтобы он сумел перебеситься, но слишком мало, чтобы он смог смириться. – Не знаешь? Тогда позволь мне поделиться с тобой самым забавным из своих наблюдений: и та, и другая всегда найдут грязь, в которой можно изваляться… – Сказала нам Мафалда, у которой имеется в наличии целая агентурная сеть из секретарш практически всех департаментов Министерства. – Боунс не могла и далее оставаться безучастной к избиению невинных младенцев казалось просто кощунственным и омерзительным, – и вот её тонкие пальцы пробегают по плечам Мальмута, словно смахивая несуществующие пылинки с ткани его рубашки. – Она гладит им спинки и чешет пузики, – сама, едва ли не мурлыкая, Амелия запускает пятерню в волосы Мальмута и даже практически нежно схватывает в кулак мягкие кудряшки. Мальмут, в свою очередь, чисто рефлекторно откидывает голову назад, утыкаясь макушкой ей в грудь и блаженно закрывая глаза. И люди ещё смеют отрицать своё родство с симпатичными приматами, что целыми днями сидят и только и делают, как копаются в шерсти друг друга, выискивая блох у потенциального объекта для совокупления… – Точно. А потом я иду мыть руки. С мылом, естественно. – Голос её плывёт ровно, оставаясь преданным до победного конца взятому за основому однажды давно граничащему с равнодушию спокойствию. Разве что привычная тень усмешки перестаёт скользить по губам Мафалды в тот момент, когда кончик розового языка Боунс касается уголка белоснежного платка, которым затем осторожно стирают маленькую чёрную кляксу со щеки Исайи. можешь уже стрелять, но твоя печаль вряд ли отскочит за выстрелом. – Ты мешаешь мне думать, Гарайи. Закрой свой рот, пожалуйста. – Советует Хопкирк. По-паучьи длинные пальцы выуживают из пачки новую сигарету. Чирканье колесика золотой зажигалки о кремень. Скулы становятся ещё чётче, когда она делает глубокий затяг табачного дыма внутрь лёгких. Дизраэли издаёт странный звук, похожий на тот, что издаёт наполненная водой ванная, когда из неё вытаскивают затычку, – нечто среднее между бульканьем и возмущённым утробным урчанием; однако, не пророняет ни слова. Случай даже не из ста и не из тысячи, но раз на миллион, когда Дизраэли терпеливо дожидается чужой реплики. Она даже словно бы забывает о существовании сидящей по правую руку от неё Боунс… Или же старательно делает вид, ведь если очень сильно хочешь во что-то верить, то твоё желание обязательно станет явью. К сожалению, единственным местом, куда Дизраэли могла убежать от жестокой реальности в лице, увы, не засасываемой по мановению палочки в чёрную дыру Боунс, оказалась безостановочно выливаемая в рюмку бутылка водки. Ибо, как показала практика, при попытке бегства в чертоги самой себя и баррикадирования изнутри с прослушиванием самых любимых хитов Долли Партон – и там Дизраэли натыкалась на ненавистный образ некой схематически нарисованной тощей брюнетки с громадным пузом, распевающей на мотив похоронного марша неблагую весть о приходе ребёнка-омена на землю обетованную. Просто не день, а сущий кошмар какой-то. И это для неё ещё остаётся загадкой, как она не померла от обезвоживания, покуда не добралась до бара. Ведь с неё сошло не семь, но семьдесят потов, а про количество раз похода в туалет по-маленькому и вовсе умолчим, ибо на двадцатом и сами сбились со счёту – скажем только, что на тридцатом страдающая от несправедливости мирозданья Гарайи решила запереться в общественном санузле и не выходить оттуда вплоть до самого Страшного суда, но чёрствые и неприветливые работники женской консультации взломали дверь и выперли её вон… За что они, безусловно, поплатятся, да… Народ её, быть может, и страдал, а вот она не намерена терпеть позывы своего мочевого пузыря. Попахивает заговором врачей на фоне дискриминации по национальному признаку и немного луковыми колечками. “Не осталось ничего святого в этом больном безумном мире, только луковые колечки”, – как-то на сломе подумалось тихой и скромной дочери Евы, и тихий всхлип вырвался из её груди… *** – Ты себя хорошо чувствуешь? – Прервал заботливый голос еврейскую скорбь, и то, что называлось у нормальных людей душой, а у Гарайи – пустыней Негев, вдруг окропилось дождём. – Ужасно, – честно призналась Дизраэли, печально вглядываясь в горлышко как-то незаметно опустевшей бутылки, из которой не вытекало ни капельки… – А я и не у тебя спрашиваю, овца. – Выдав отрывистый смешок, сказала Мафалда. “Ах ты предатель!” – возжелала тогда крикнуть Гарайи, но язык точно прилип к гортани, стоило ей собрать глаза в кучку и сфокусировать прямо перед собой. Там она увидела кусок невесть как оказавшегося тирольского пирога на тарелке. – Это что такое? – Просипела Дизраэли, с подозрением уставившись на инородный предмет в своей тарелке, где ранее томились горсткой луковые кольца. – Это в каком палеолетическом припадке высралось на моё блюдо, я что-то не поняла? – The only thing that’s paleo around here is gonna to be me. By which I mean I’m going to go Paleolithic on your arse: hit you on the head with a tree branch, pillage your village and poison your fucking waterhole if you don't shut the fuck up and eat the fucking cake. – На одном дыхании выговорила Боунс и весьма предусмотрительно со своей стороны нырнула обратно под защиту левой руки, подмышки и бока Хопкирк, чтобы уже оттуда гневно блестеть своими тёмными глазками на Дизраэли. – Pillage your village. – Задумчиво повторил чей-то третий голос у неё над ухом, и Дизраэли чуть не подпрыгнула от неожиданности. – That’s a good one. – Какая сволота подсадила к ней на один диван брата бывшего мужа? Как можно было воспользоваться упадком её сил, когда она не в силах спорить о превратностях судьбы, дабы взять и усадить свою чопорную задницу без спроса? На такие гадости способен исключительно Ллойд. Он специально так поступил, решив не упускать шанса лишний раз позлить. Небось ещё согнал бер… – Подождите! Подождите! – Заголосила Дизраэли, разводя руками в сторону по столу и прилипая манжетами рукавов своей дорогущей блузки к чему-то липкому и противному (возможно, это был растёкшийся Ллойд, но она не могла быть до конца уверенной – наверняка свой вклад внесла и Боунс). – Shut the fuck up and eat the fucking cake. – Вновь зашипела из недр Хопкирк Боунс. “Змея! Подколодная змея! Мафалда, ты пригрела на своей груди подколодную змею!” – Хотела изобличительно крикнуть Гарайи, но внезапно влетевший кусок торта запечатал её рот. – Пока ты была внутри себя, мы тут вчетвером подумали и решили, что никакой проблемы нет, – прогудел ещё чей-то голос. Подняв глаза, Гарайи опознала Гойла. – Некультурно говорить с набитым ртом, – слегка поморщился шоколадный гигант на “oh, hi, Sausagay”, – но тоже привет. – Томас весьма любезно помог мне и Амелии добиться успеха в одном маленьком начинании, – медленно проговорила Мафалда, внимательно заглядывая в лицо Дизраэли. – Ты всё поняла? Дизраэли дожевала пирог и так же медленно кивнула. Столик погрузился в молчание. Недолгое. – Но как же…? – А его в этой истории нет, – беспринципно жёстко отрезала Мафалда, сминая пополам сигарету в пепельнице. – Ради его блага и твоего спокойствия. кривишь рот, скулы твои очерчены под вопрос. - чего тебе надо? Фредерика жуёт принесённые ею же профитроли, сидя в самом центре пушистого ковра в кабинете у Боунс. Чисто теоретически, она могла бы сесть на любой из имеющихся в помещении стульев, но было по-честному лень расчищать место от нагруженных тут и там папок с документами. Да и вообще у неё имелась некоторая тайная страсть к коврам с пушистым ворсом: в детстве, например, часто представляла себе, что никакой это и не ковёр вовсе, но – пшеничное море, в котором одно удовольствие тонуть (не то, что в настоящем, ага). – Ты точно не будешь? – Жмурясь от восторга, спрашивает она у пляшущей пером по пергаменту Боунс. А та отвечает, не отвлекаясь от своего занятия: – Нет. Фредерика – человек покладистый, а потому не обижается. Хотя профитроли она принесла специально и даже на какое-то мгновение решила, будто бы Боунс вот из вредности отказывается и отнекивается, – но, справедливо оценив стремительно позеленевшее от одного взгляда на содержимое коробки лицо, с негодованием отмела прочь малейшие подозрения. – Надо что-то делать. – Говорит Крэбб, сдувая выбившуюся из тугого конского хвоста прядь волос. – Ещё совсем немного – и поползут ненужные слухи… – Слухи о чём? – Исайя. Как обычно: у дверного косяка. – Слухи о том, что я превращу тебя в бородавочника, если не увижу через две минуты чай, который просила полчаса назад. “Я думала, ты его уволила”, – произносит одними губами Крэбб, сидя спиной к Мальмуту. Боунс только дёргает бровью. живя у тебя в мозгах, не давать скучать - вот моя миссия. кстати, какой здесь год? – Этот чай – с бергамотом, а я просила зелёный. Бери листочек и записывай. Повторяю по буквам: з-е-л-ё-н-ы-й. – For f… – Language! – For Pete’s sake! Из всех чаёв в твоей кружке плескалось только два вида: с бергамотом и огневиски. Всё остальное ты выливала в фикус и требовала заменить. – Ты уже должен был заваривать мне чай. Зелёный чай. Но вместо этого ты тратишь своё и моё время на тупую патетику ни о чём. Чай. Зелёный. Где он? *** – На мне узоров нет. Как нет ничего удивительного в том, что можно было бы и включить свои мозги и догадаться, что я хочу зелёный час со вкусом жасмина. Я не Ченг, чтоб пить зелёный чай, который воняет мокрым старым веником. *** – Ченг, рассуди же наш спор: кто прав, а у кого отбит нос. – Я не знаю, что это, но оно действительно воняет крысиной мочой. И я точно знаю, о чем я говорю, так как однажды Крауч отослал меня на задание в Северную Корею, и мне пришлось шесть месяцев жить под прикрытием на швейном заводе, который так и кишел грызунами, ссущими в воду. *** – Агентура донесла целых две интересные новости… Почему ты так смотришь на мои ладони? Как водится, я помыла их с мылом после почёсывания пузиков… Гигиена – превыше всего. – Ты мне будешь нравиться даже с грязными руками… Боже мой, Мальмут, тебе удалось договориться с крысами, что ты прёшь такой счастливый с чаем без спросу в кабинет?… *** Если искать аналог Мафалды в мире флоры, то она однозначно – белая лилия. Её запах сладок, томен, особенно усиливается к вечеру и совсем невозможен ночью. Запах лилий сводил Боунс с ума. Мальмут же напоминал кактус, чья неприхотливость – скорее стереотип, нежели соответствие реальности. Кактус не может существовать комфортно без заботы и внимания извне.
Isaiah Malmuth: We never told you the beginning of this story and that's on us. Let us take you through it. Isaiah is the worst liar you'll ever meet. You'd think Mafalda would be the first one to see it, but she's not. Fred walks into the office, looks at him funny, says, "You had sex." Isiaih's ears, Isaiah's cheeks, Isaiah's soul burns. Fred laughs. When she tells it to Garaii, Garaii begs, "It's not Bones, right? Anyone but Bones!" Thomas is her most frequent visitor. Again, you'd think it'd be Mafalda, but it's not. Thomas is. He is standing by his desk, going through some papers, when L'loeid suddenly asks, "Are you a virgin?" Isiaih's ears, Isaiah's cheeks, Isaiah's mind burns. He almost yells out, "No!" His mother chooses that exact moment to walk in. "Your son has a girlfriend," Thomas informs her. "It's not Bones, right? I approve anyone but Bones!" The point is: it's the things that you fear the most that will come back and hunt your ass down. ______ Fred watches him eyeing Amelia, says, "Been there, done that." Isaiah's eyes narrow at her. Across the room, Mafalda leaves. The back of her dress dips down, following the trail of her spine, the fabric blue as it spills over her skin. Bones' jacket was blue, too and Isaiah wasn't even wearing one. Fred raises an eyebrow. "Trust me," she says, inspecting another tray of chocolate scones, "this does not end well for the us's of the world." "Thanks," he scowls, throwing back the last of his appletini. His cufflinks are red and they match the lipstick smeared on Fred's mouth. "Anything for a friend, kiddo," she leers, winking, pressing a gentle, sour kiss to the dip on his cheek. "Is that what we are now?" he asks, absentmindedly. The toothpick moves around in his empty glass. His eyes never left Mafalda and that exposed patch of alabaster skin. Jealousy was eating at him. Fred sips from her champagne flute and rolls her eyes. "Don't be ungrateful, kiddo," she sighs, frustrated, "it's not a very attractive quality in a boy your age." "Who says I'm trying to impress you?" "Tell me something I don't know," Fred laughs, her lips wet from champagne. From where he is standing, taller and larger over the curved wisp of her body, he can see down her dress. He almost apologizes. Then he remembers who she came here with. He gets them another round instead. ______ Third time around Bones spends the night, her body curled up against his, her hair spread across his pillow. The clock chimes three and Isaiah plants a kiss on her forehead. She almost flinches away, he can tell. "I'm hungry," she says instead, lazy. "Lets's go eat then," he whispers into her ear. There is a sense of intimacy with her that he's never possessed with anyone else. Isaiah thinks, and believes, that he could hold her forever. He backs away from the thought quickly enough. She says, halfway to the kitchen, "Just ask me already." Isaiah stills, his heart thumping erratically in his chest. "Are you in love with her?" "Yes." She has the decency to look at him when she says it. Isaiah feels very, very stupid all of a sudden. He hadn't thought she would say yes, but he doesn't know why. She says, "She knows me better than anyone else," her voice fierce and faded and kind of sad. Her fingers shake when she rips the top off her yogurt. "So why are you with me and not her?" he says, hard, too hard. She almost flinches again. Isaiah wishes she would have. He expects it's been trained out of her by now. "She is not an option. And you're convenient. Take it or leave it, kid." So this is the moment, he thinks. If he could fall out of like with her, he wishes he could do it now. "Fuck you, Amelia," he spits out, the words flying out of his mouth before he can keep them in. "You just did," she says evenly, eyes still steely and sharp even when the rest of her is relaxed. He wonders if it was Thomas or Mafalda who taught her that, this strange sense of calm she seems to exude all the time. The thought makes him sick. "This isn't fair," he says, his voice cracking. She laughs. "Why would you possibly think that anything in life is fair?" There is silence and he wonders if it isn't his mother who taught him to expect the very best from people. Wasn't she wrong... "What do you even want from me?" he asks, voice shattered. She stands in front of him in his own shirt, shifts her weight from foot to foot and doesn't seem to have an answer. She repeats, "You're convenient. And not too damaged, which is a miracle in this day and age." Isaiah isn't proud of the way his body reacts to the dip between her breasts, to the hallow of her collarbone. "I have to leave now," she says, careful, "but I would like to come back." "Of course," Isaiah says, feeling 17, almost choking on the words, "please come back." _____ Then it suddenly stops. He starts seeing a girl from the Department of Administrative Registration. He is young. He doesn't really miss her. He just wants... _____ Thomas loves her. He doesn't know when it happened, but she is his truest friend and if that's not love then fuck it. She throws up one evening, after they've been drinking for a good long while, and as she's staggering back to the couch from the bathroom, Thomas says, "You know that contraceptive spells fail, right?" "Shut the fuck up," she says, because she's hungover as shit and sometimes she just can't hold her liquor, it happens. She doesn't need Thomas pushing her buttons too. As it happens, the vomiting doesn't stop even when she's sober and Thomas sits beside her on the floor next to the toilet and pushes her sweaty hair out of her face, holds it back from her gross-tasting mouth. "Hey, gorgeous," he says. He doesn't need to say any more. She sighs. "Yes, I know. I should get a test." "Probably," he says, doesn't move. The lower half of his face is stubbly and dark and she reaches out, grounds herself with the pads of her fingers against his rough face. "Amelia..." She laughs, raw and hollow. "Merlin fucking damn it." He does not ask the question, but they are both thinking it. What if it's yes? _____ Thomas loves her. She is his truest friend. Do not forget that, because in about 2 minutes he will do something really stupid. Will tells her (and he regrets it later), "Bones, it's a person. It's a baby. If you fuck it up - that's it. It's fucked up. Look at you. You're so fucked up. The boy is so fucked up. You don't... You don't stand a chance of not fucking this baby up." Thomas stands there and nods his head in agreement. Mafalda, the sane voice of the group, says, "Nobody asked either one of you. Amelia, what do you want?" Amelia doesn't need to say anything. They can all read it on her face: I want it. I just want it and I haven't wanted anything in such a long fucking time. There is an agreement after that. Brace yourself. Thomas is about to fuck things up. "How is the kid?" Thomas asks, entering Mafalda's office. He closes the door behind him. "The size of a strawberry. What do you want?" She is busy and maybe that's good, maybe that's a sign. "Can she spell yet?" "It can if it knows what's best for it," she shoots back, moving papers from one stake of pile to another, "And don't call it she. We don't know anything yet." There is a silence, short one. Then, "I did something stupid." "Yes?" "I accidentally told Isaiah it's his and not mine." "Really?" "I believe so." "Accidentally?" "Yes." "I don't understand. Did he torture you? Pay you money? Offered sex? "No. It happened accidentally." "Are you a moron? Is that it? Are you a moron who doesn't know how to keep a secret?" "Ok, I'm starting to feel like the stupid thing wasn't telling him, it was telling you." "Did someone drop you on your head when you were little? Do you have syphilis? Are you insane? Drunk? High? Or just really really dumb?" "Alright, I'm just gonna sit here and think of the many ways you and I could be making a baby right now." "GET. OUT." ______ Isaiah feels like he's been waiting for the punch line his entire life. There have been too many almost perfect things in his life, things within his grasp, the pads of his fingers brushing around it and then - then it's gone and he's left empty handed. He could love the girl from Administrative Registration if he wanted to. Or Tacobell. He practically does already and that's not shocking. He is young. Life goes on. He thinks about Amelia less these days, which is weird, because he sees her all the time. And then, "Didn't you do enough harm as it is?" It takes him about an hour to stop and think, another day to realize, and about four second to get to her apartment, ring on her door, standing under the poring rain without a coat or a umbrella, wait for her to answer and start shouting at hear, mad like he has never been mad. God, he didn't even know he could be this mad, this furious. "I can't believe you, Amelia, I can't believe you! What kind of a person does that?! What kind of woman does that to a man?! Were you planning on never telling me?! Was I suppose to go through life thinking you had L'loeid's child? What, I was a convenient sperm doner, but not a convenient father?! Don't just stand there, Amelia, I beg of you, say something to make me not completely hate you!"
Amelia Bones: I've got scars that can't be seen, I've got drama, can't be stolen. Фред нечаянно задевает локтём оставленный кем-то на краю стола бокал, и тот разлетается на сотни мелких кусков, жалобно звякнув на прощание. Для разбитой утвари существует Reparo. А отношения? Как быть с ними? Есть ли хоть какое-нибудь средство, способное склеить всё обратно и вернуть в первозданный вид? Почему клетки начинают отмирать, когда ты пытаешься пришить себя обратно к человеку? Откуда берётся горечь на языке? От недоверия и от страха, подтачивающих нутро? Зачем ты просыпаешься однажды утром с чётким осознанием, что таскаешь за собой окоченевший труп отношений, из которого уже давным-давно вылетела душа? Сердце твоё напоминает раненную медведицу, ревущую и рвущую всю вокруг в поисках потерянного дитёныша; ведь ты так долго любил и был любим, отчего и вошло это состояние счастья в привычку. Смирение кажется самоубийством: рука не поднимается взять нож и отрезать нитки, отпустить и начать новый круг с кем-нибудь ещё. Нет, продолжаешь долбить лбом в стену, не сдаваясь и не теряя глупой надежды. Убеждаешь себя, будто бы не в твоих правилах сдаваться и отступать, что никто тебе и не нужен, кроме. Что все остальные – лишь бледная замена, меркнущая в ослепляющих блика первой и неповторимой. Всё это – защитные блоки от загоняющей в гроб фразы “ты уже ничего не успеешь”. Тишина и пустота – вот в чём кроется ужас. Пожалуй, вот он, ответ, на все “зачем” и “почему”: голос твой внутренний говорит её голосом – так себя приучил. Когда он пропадёт, ты погрузишься в ничто. Замкнутый круг и просто Сизифов камень. И не найти иных виновных – сам связал петлю и удавился в ней. И бесконечное “я люблю тебя” в иные дни скатывается в откровенное скуление, потому что любовь твоя – ничто иное, как подобранная с улицы бездомная и безродная собака. Ты никогда не сможешь предугадать, когда она в очередной раз решит вытолкнуть собаку вон из своего дома. ___ Едва ли не весь персонал клиники задействован в выкуривании забаррикадировавшейся в туалете Дизраэли. Но Боунс откровенно безучастна к развивающейся картине. Если честно, её фактически и нет: она ушла глубоко в себя и с удовольствием плескается в волнах не виданной доселе феерии. Дело в том, что ей стало известно, что тишина и пустота больше никогда не смогут угрожать ей. Боунс чувствует себя первооткрывателем, ведь только что она расслышала звуки совсем иного мира, о котором они с Мафалдой даже не задумывались. ___ “Амелия, чего хочешь ты?” – интересуется голос, что вовсе не перестал звучать изнутри, но прекрасно слышен и со стороны. Всё, что Боунс хочется сказать, читается у неё же на лице. Забавный факт: они почти синхронны в этот день с Дизраэли. Когда одна теряется в лабиринтах сознания, другую автоматически выносит прибоем к любопытствующей общественности. ___ Дизраэли думает, будто бы ничего не изменилось. Будто бы её страшный сон закончился, она наконец-то проснулась, а мир вокруг неё – тот же самый. В действительности же Мафалда наконец-то влезла в петлю, о которой смутно мечтала всю свою сознательную жизнь. “То, чего нам не хватало”, – вертится у неё на языке. “То, что нам было нужно”, – читается на её лице всякий раз, стоит её ладони скользнуть по животу Боунс. Есть не только “чего хочет Амелия”. Если хорошенько вглядеться, можно увидеть и тихо притаившееся “о чём грезит Мафалда”. – Одним из фундаментаментальнейших различий между скотиной и человеком является наличие способности у человека говорить и, в частности, членораздельно выражать свои мысли, – замечает словно бы в никуда Фред, помешивая лакричной палочкой воистину термоядерный коктейль из водки и горячего шоколада. Не то, чтобы Крэбб на что-либо намекала, но толика здравого смысла в её словах действительно имела место быть. – Вот ты, Мафалда, в год какой скотины родилась? – Кабана. – То есть, свиньи. – Хотя кого мы обманываем? Фредерика Крэбб не умела намекать, а всегда предельно прямо высказывала то, о чём думала. В конкретном случае – своё мнение по поводу договорённостей в их маленькой компании. – О чём и речь, о чём и речь… ___ Официальная версия гласила: если бы Йен Флемминг не придумал Джеймса Бонда, Амелия Боунс вряд ли бы стала терпеть общество Фредерики Крэбб. Правда же заключалась в том, что Фредерика Крэбб умела наблюдать и замечать в мелочах то, на чём остальные попросту не считали нужным заострять внимание. И фразу про “чувствую себя паршиво” только она смогла бы понять именно так, как и имелась в виду. - Это потому что в тебе есть что-то от человека, Боунс. Значит, не всё ещё потеряно. В конце концов, не зря же ты работаешь судьёй. ___ Она не считала несправедливым то, о чём предусмотрительно умалчивалось. Она могла найти множество причин, благодаря которым реализовавшаяся с подачи Мафалды и Томаса задумка считалась единственно верной в сложившейся ситуации. Мальмут был слишком молод – и требовать от него чего-либо или привязывать к себе казалось заведомо пропащим и откровенно не нужным предприятием. Касаемо же честности… С ней Боунс договариваться не умела и предпочитала следовать диктуемым постулатам. К сожалению, а, может быть, и к счастью, умение играться на чужих заблуждениях не смогло стать частью её натуры, как не пыталась учить её тому Мафалда. ___ Мафалда всё чаще и чаще стала захаживать в гости. Затем дом стал постепенно обрастать вещами Мафалды, везде стала заметна её рука. В конечном итоге Мафалда осталась сама, в кои-то веки произнеся вслух “все и так обо всём знают, так какой смысл?”. В том, что именно так и будут развиваться дальнейшие события, она ни капельки не сомневалась. Мафалда Хопкирк крепко висела на крючке. ___ – Не от меня, – предугадывая вопрос, произносит Амелия, аккуратно клада листок пергамента на стол Мальмута. – Крауч полагает, у тебя есть перспектива попробовать себя в отделе внутренних расследований. – Чуть погодя, она добавляет: – Обязательно соглашайся. Томас, Фредерика и даже злосчастный Ченг – все они могли задаваться вопросом “почему ты до сих пор не уволила его?” и не видеть возможного потенциала. Ни Томас, ни Фредерика, ни даже злополучный Ченг понятия не имели, как быстро Мальмут сумел освоить заклинание патронуса. Зато Крауч верно интерпретировал все слова Амелии Боунс и поставил нужные росчерки на пергаменте. ___ – Томас ещё пока не в курсе, но я наложила на него сглаз за гадство, – говорит Мафалда, а лицо её так и маслится от с трудом сдерживаемого восторга. Такое выражение могло бы быть у кошки, которая увидела оставленную без присмотра тарелку, до самого верха набитого густой сметаной. Присутствия инородного Мальмута на кухне она, словно бы, и не замечает. Или не считает нужным замечать до поры до времени – не стоит исключать и подобного варианта, ведь обычно мисс Хопкирк крайне сдержана в проявлении собственных чувств и не позволяет себе даже под видом приветствия хватать мисс Боунс за подбородок кончиками пальцев, дабы в следующую секунду оставить мягкий поцелуй на губах. – Последующие семьдесят семь раз, что Томас решит разделить ложе с возжелаемым субъектом, постигнет фиаско. И Мальмут ещё что-то говорил о жестокости, когда по отношению к его персоне были оказаны едва ли не забота и сострадание. К другим новостям: своими действиями и своей способностью появляться именно тогда, когда в том имеется самая большая потребность, Мафалда планомерно уничтожает все слёзные заверения, каковых попытались достигнуть за чашечкой чая трепетно просушенный от дождя и укрытый тёплым полотенцем Мальмут и выряженная в громадный старый свитер брата Боунс. ___ А ведь она сказала: “почему ты и твоя мать всегда подозревают меня в каких-то неведомых страшных замыслах против вас?”. И даже признала, как сильно была не права, умолчав о роли Мафалды, Томаса и даже безобразной истерики Дизраэли, с каковой Боунс в принципе отныне отказывалась пересекаться. Она сказала ему: “ты имеешь полное право”, потому что она знает толк в правах и честности. ___ Ночью, почти засыпая, Мафалда сделает небольшое дополнение: “он может, но он должен знать, что это всё - моё”. ___ – Как дела с мисс Доулиш из департамента административной регистрации? – Улыбается Мафалда так широко и так ненатурально, будто давая Мальмуту фору в забеге. ___ Она сказала ему о том, что он может, если захочет. Но она так же ничего не сказала ему и о том, что ей от него действительно ничего не нужно и взамен не требует от него ничего.
Thomas H. L'loeid: We've been down this road so many times before that this is getting fairly ridiculous. Then again, when we're talking about these brave men and women of this mighty Ministry of Magic when, oh when is it not ridiculous? Tune in; you've heard it all before, but not quite like this, not quite this desperate. ___ Thomas L'loeid is not a good man. He is not an honest man, nor is he is man of his word. This part is general knowledge. William Goyle and Frederica Crabb are a duo. When not together they are selfish, shallow, too wrapped up in their own problems and desires and they are lonely. See, that is why they're almost always together. WilliamGoyleandFredericaCrabb, when together, are One Good Person. This part is known by many, but not by all. Garaii D'Israeli is a woman. There is very little to be added to that, really. She is a woman and she is as far from perfection as any woman can be. This part is no secret, trust me. Isaiah Malmuth is a gentle, good boy. He is capable of loving in a normal human way. This is not to say that he is weak, just that he is not ambitious, not driven by the need to be a winner, a leader, a success. He is not "the guy", he is "the guy that the guy can depend on", and that's not a bad thing. More so, that's actually a very good thing. He is a good boy. This part should be on posters, if you ask me. Mafalda Hopkirk is what they call "a riddle, wrapped in a mystery, inside an enigma" and you'd think that would make her unlikable, but it's the opposite, really. She is liked, she is liked by many if not by all, but she not well liked. The truth is, Mafalda Hopkirk is something of a a bitch, the kind that men want to manhandle and women wish to tear to pieces just so they can have a little something of hers. This part may just be the best kept secret in London. Amelia Bones is... Amelia Bones is "the guy". She is "the guy", and "the girl", and often "the friend", and sometimes she is even "the One". Also, Amelia Bones may just be the loneliest person in the world. It's not a lifestyle, it's a state of mind, a mind so brilliant that people are drawn to it the way predators are drawn to the smell of blood. Amelia Bones is not a good person, nor is she a bad person. Amelia Bones is a person in search of that line between good and evil and that makes her a true human being. If nothing else, Amelia Bones is the most human of them all. But this part? Well, this part just doesn't matter anymore, because nowadays Amelia Bones is not just Amelia Bones. The baby is the size of an orange. This part is the reason all the other parts are finally changing... _________ So there is a dishonest man and there is this riddle of a woman and they just don't get along all too well. Actually, if we are being perfectly honest, if it wasn't for Amelia Bones, these two adults wouldn't even greet each other at parties. But there is an Amelia and these two... We'll, lets just call them close acquaintances. (Not friends though. Keep that in mind. And while you're at it, keep in mind that love makes women act rather stupid.) Early one morning, just as the sun was rising... Well no, that's a lie. It wasn't morning, it was that time predawn, when sun is still deciding if rising is all that good of an idea, when a decisive knock on his door made Thomas L'loeid a grumpy, but awaken man. He opened the door for his early morning visitor and despite all logic that visitor was no other than Mafalda Hopkirk. "Good morning," was an unconventional opening line if you were to ask Thomas. "Well, actually, 4 A.M. is pretty much night. What are you doing here?" He asked while stepping into his kitchen to brew the first cup of coffee of the day. "So your elves let anybody in the building without asking who it is?" She wasn't in a hurry to come inside. "Well, I thought you were... It doesn't matter. What are you doing here?" Instead of answering Mafalda walked in and made herself comfortable. She put down her purse, took of her coat and followed him into the kitchen to get a glass of water. There was silence for a while, not an uncomfortable one, but the kind that usually hangs in the air, waiting for something good to break it. "I think you're wrong," she says after a while, her voice steady, lacking emotion, "I think the only reason Isaiah won't leave us alone is the child." "What?" is all Thomas manages to retort with this early in the morning. "He doesn't show any interest in her for months and then suddenly, the second he find ut but the child, he acts as if he is in love with her? That's the epitome of post hoc ergo propter hoc situation. So... How do you like them apples?" It seems as if though the intention of her visit was to gloat, but he got to know her pretty well during these last few years, he believes, therefore he is pretty sure this visit is about her wishing to be right and not about her actually being right. "I just went to sleep two hours ago, Mafalda." "You think I'm wrong." "Is the sun even up yet? Is it still dark outside?" "Well, I got news for you. You're the one who is wrong. I thought you should know that." "I can't begin to tell you how much I did not need to know that at 4 A.M. on a Sunday." "You really should shave..." "What are you doing here?" "Demonstrating," she says, walking into the living room and putting her glass on his dinner table, minus a coaster (he could actually kill her right there and then), "once and for all, that Isaiah is not after Bones." "Oh, bloody hell, Mafalda, I was done with this fight a month ago." "... He is only upset that she... Well, we didn't tell him about the pregnancy." "He is not upset with me. I was the one who told him the truth, I'm the good one." "Yes, you're a stand up guy, Thomas, that's what you are." "Sarcasm's a disturbing thing coming from a woman of your age, Hopkirk." "..." "What? What did I do wrong now?" "What age do you think I am, Tommy?" Trees had time to grow tall and wide during this particular silence... "Late teens?" "Atta boy. Now, back to Isaiah. He has a girlfriend. Garaii says it's pretty serious. So, how do you like them apples?" "Garaii married every guy she slept with, of course she thinks it's serious. And we're gonna stop with the apples soon, right?" "Admit that you're wrong, and that his relationship with Bones has everything to do with the child and nothing else." "I admit it." "You mean it?" "No! Of course I'm right! His relationship with Bones has everything to do with the fact that the kid is head over hills in love with her and the child is just a bonus! You know how I know?" "'Cause you're head over hills in love with her too?" That's a low blow, but they both know she is pretty much right. She continues, "He moved on. Before you told him, before you ruined everything, he wasn't even a factor. It was never about Bones for him, it still isn't. It's the baby. I tell you, I'm right about this." "You know how I know that you're wrong?" Thomas is tired of this ongoing fight. God, she almost killed him when she found out, he is so damn tired of being the bringer of bad news fot Mafalda... "What, you looked in his eyes, saw his soul, and confronted him in a moment of human honesty?" "Didn't have to." "How come?" "Because I know he asked her to marry him. Twice." If you haven't seen Mafalda Hopkirk stunned, then you haven't lived the way you should. "How do you like them app...," he tries to mock her, but she doesn't give him the satisfaction. "No." She cuts him off the way only beautiful women can. "He asked her to marry him?" "Yes." "And you talked her out of it?" "Didn't have to. She said no." "Good." "That's why they stopped seeing each other." "Oh." "Yes." "She didn't tell you because..." "I know why she didn't tell me. I don't know why she told you." "She didn't. He told me." "That makes sense." "She is not big on sharing..." "She doesn't have to be. I know her already, no words needed." "I can see that." "Everyone can, I hope." He chuckles, wonders if 4 A.M. is too early to get drunk or is it too late not to... "You shouldn't worry about him, Mafalda. He is not gonna stick around." "And why is that?" "Because he doesn't love her enough to watch her be happy with someone else. With you." It's Mafalda's turn to chuckle. Thomas can see the tension slip out of her. "Guess that means we're stuck with each other," she says, lines around her mouth deeper than he remembers them being just a month ago. "Til' her death do us apart, beautiful." This time they don't chuckle, they laugh, the truth more entertaining than anything else. "I feel like I need to say this. You and me? We could've been perfect..." She laughs again, too intelligent, too wise to believe him. She says, "... Only if we would've met when we were both too young to know better." He decides that a drink is in order. Before she leaves, he tells her. "Don't do this ever again." She looks at him with wonder, asks mockingly, "Saving yourself for Amelia?" "Well, yes," he says. "Why?" "Because she is my best friend. And I'm not the kind of person who has best friends." ____ We told you it was going to be ridiculous, don't say we didn't warn you. But here is the thing: love is always ridiculous. Mafalda was never the kind of woman who needed to convince others in order to be conviced herself. Thomas was never the kind of man who would do selfless things, things that would hurt him and harm him, just in order to make somebody else happy. Isaiah was never the kind of person who fought for things he really wanted. Garaii was never the kind of mother who put somebody else's happiness before her child's. But love is ridiculous. It changes parts of us that we never knew could change, in order to make room for itself. Love is always ridiculous, and maybe that's the beauty of it...
Amelia Bones: Но да: за окном действительно творился сущий Апокалипсис. Даже странно, как дом ещё не вырвало с корнем и не унесло в сторону одного из самых убогих штатов Америки под названием “Колорадо”, что славилось кукурузой и жуками-вредителями. – Тогда, быть может, останешься? – И в кои-то веки голос её дрогнул и зазвучал неуверенно. Ах, если бы только Амелия Боунс знала, какую цепную реакцию в дальнейшем запустит её фраза и к каким последствиям приведёт… _____ – Я когда-нибудь говорила, что люблю груши? – Вдруг задалась вопросом Боунс, вперив задумчивый взор свой на привычным манером подпирающего плечом дверной косяк Мальмута. Тот чуть нахмурился, стараясь выцепить среди кучи воспоминаний нужное. – Вроде нет, – последовал вскоре ответ, сопровождаемый какой-то совершенно обескураженной улыбкой, из-за которой Боунс даже на мгновение захотелось встать со своего места и в повелительном наклонении потребовать немедленно запереть дверь и подойти к ней для сеанса преисполненного глубокой мыслью воркования и щебетания о возвышенных чувствах и прочей дребедени. Но вначале необходимо расставить все точки над “i”: – И правильно делала! Ненавижу груши… – И Ченга. Чья мерзопакостная физиономия лица напоминала противный фрукт не только формой, но ещё и цветом. Ибо в момент постижения Амелии истины о сути натуры коллеги и, по совместительству, бывшего однокурсника, сидел Ченг чётко под лампой с зелёным торшером и так казался скучен, что Боунс с трудом удержала себя от злодейского помысла немедля трансфигурировать из одного из многочисленных кубков Крауча баклана и швырнуть его в китайца. _____ Но вернёмся к буре, беспощадно сотрясающей и раздирающей королевство на маленькие кусочки, а, значит, и удерживающей Мафалду Хопкирк от реализации естественного желания вернуться в то место, каковое называла “домом”, ведь именно в нём трепетно пряталось от сторонних глаз всё то, что считалось любимым. – Сядь на место и прекрати раскачивать лодку! – Взвыла истошно Фредерика, замахав руками. – Чем больше ты мельтешишь перед глазами, шныряя из угла в угол, тем чаще мой вестибулярный аппарат посылает позывы желудку. Буря, срывающая с петель протяжно ноющие от каждого порыва ветра калитки. Буря, столь нежданно и негаданно поглотившая чёрными кучевыми облаками подёрнутое городским смогом вечернее небо. Буря, прицельно бьющая по крышам и оставляющая после себя трещины в асфальтовых реках дорог. Буря, гнущая деревья и ломающая ветки. Буря, сумевшая пробраться в душу Мафалды Хопкирк. – Как однажды метко подметил мой приятель Аристотель, движение – это жизнь, Крэбб. – Она смочила сказанное смешком в попытке спугнуть подступающее всё ближе и ближе ощущение нервного беспокойства. Раскаты ли грома загремели вдалеке, словно кто-то невидимый ударил ладонью со всей силы по клавишам расстроенного пианино, или же гнетущее, фатальное предчувствие “не того места и не того часа” отвесило ей только что смачную оплеуху? _____ – Твоя “любовь” – это фикция. А твои якобы “чувства” не имеют ничего общего даже с влюблённостью. Так себе, увлечение, почти сошедшее на убыль, в самый последний момент подогретое чьим-то чрезмерно болтливым языком, твоей обидой и возникшим далее желанием взять реванш. Боже мой, да твоя мать дольше разбирается с жареной курицей в своей тарелке, чем ты думал обо мне после того, как нашёл себе новое койкоместо. – Отрезает она так же остро, как нож в её руке рассекает кусок лежащего на разделочной доске мяса. Масло в сковороде закипает медленнее, нежели злость внутри неё. – Ты смеешь называть меня завуалированно сукой и упрекать в том, что я посмела не поставить тебя в известность. Но чем ты лучше меня, когда ты постоянно врёшь своей подружке, собираясь явиться ко мне домой? Как ты смеешь кормить её фразами о том, как у вас с ней “всё серьёзно”, убеждать в этом же окружающих, а затем приходить ко мне, ездить по ушам о нетленных светлых чувствах и предлагать свить совместное гнёздышко? Да ты ещё большее дерьмо, чем мы с Мафалдой вместе взятые, Мальмут, – пухлые губы сжимаются и растягиваются в улыбке, покуда глаза сцепляются взглядами с глазами напротив, совсем не мигая: холодно и внимательно; припечатывая. И в любой иной день он бы встал и ушёл, хлопнув громко дверью. Но сегодня за дверью, мы помним, свирепствуют четыре всадника, сошедшие со страниц “Откровения” Иоанна Богослова, разнося по головам грешников полагающиеся по заслугам персики. И Исайя остаётся неподвижен – чуть сгорбленный на длинном кухонном стуле, взъерошенный и чем-то отдалённо смахивающий на руанскую горгулью в своей торжествующей мрачности. Потому что Мафалда застряла в текстурах бушующего Апокалипсиса. Потому что Мафалды здесь нет, и разговор у них на двоих. – То есть, если кратко, – подперев щёку кулаком, невинно хлопнул тёмными ресницами Мальмут, – ты только что назвала меня лицемерным мудаком. Я правильно тебя понял, махмад-нафши?... ____ – …”Жена, облачённая в солнце, и преследующий её дракон”. Я тебе молвлю человеческим языком, – на самом деле, еле ворочая языком, упёрто талдычила Крэбб, тыкая пальцем с покоцанным ногтём по толстой книге в чёрном кожаном переплёте. – Оно самое. Отцы магловской церкви знали толк в хороших наркотиках, после которых ловили отхода и пророчества. Они не могли напиздеть. Всё сбывается. Мальмут – дракон, обуянный навязчивой страстью к Жене-Боунс, что должна разродиться дитём мужского пола, после чего дракону совсем крышак снесёт, и он захочет сожрать и дитё, и Жену, чтоб они всегда с ним были вместе. Мы должны стать теми самыми “вступившими в брань с ним, что сохраняют заповеди божии и имеют свидетельство”… – На сим моменте преисполненная эрудиции и учёности речь прервалась икотой. – Свидетельство чего? Рождения? Налогового или пенсионного страхования? – Ехидно поинтересовался закутанный в гламурный розовый плед Гойл, чьи напедикюренные ножки грелись в парном тазике. – Один раз налей, семь раз закуси, Крэбб! – Назидательно произнёс он, для важности подняв указательный палец сначала вверх, а затем для эффектности покрутив у виска ещё. – Мальмут просто слишком впечатлительный девственник, который не умеет водить. – Подытожила Мафалда, точившая напильником зуб на помянутого Мальмута. Ревность, как говорится, не тётка, в лес не убежит. Но мозги все изведёт и измылит. – Тут нужно действовать деликатно… Например, доброжелательно поведать обо всём Саре… ____ – Значит, “можно вообще не приходить до тех самых пор, пока не родится ребёнок” и “прекрасно справляемся и без тебя, только раздражаешь”? – Беззлобно передразнивал Мальмут, проводя ладонью от покоящейся у него на плече темноволосой макушке до талии, каковую и обвёл всей рукой и за которую притянул ближе к себе. – Прецедент и гормоны. ____ В одной из книжек про удивительного волшебника из страны Оз не буря, но ураган приносят из штата Канзас девочку Дороти. Не ураган, но истинно материнское желание надавать своему чаду люлей побуждают женщину по имени Сара начать сборы в далёкий (хотя существуют ли для матерей понятия “далеко” и “близко”, когда дело касается их детей?) путь в Великобританию из штата не Каназас, но Нью-Йорк. ____ – Это звучит банально, но ты спасла мне жизнь. – Всё еще трясясь от жадности, чудом не задохнувшаяся, Дизраэли обессилено обрушивается на стул. Подбородок Крэбб вздрагивает. – Я заметила. Очень бросается в глаза. До Дизраэли потихоньку начинает доходить юмор ситуации. Предполагаемый защитник прав и идейный вдохновитель явился измочаленный и убитый, уставился безумными глазами на тарелку с куриными котлетами и пюре и сожрал всё, едва дождавшись приглашения. Сожрала обед самого тяжело страдающего от похмелья человека и потенциального трупа. – Да, нехорошо получилась, – признаёт Гарайи, а затем начинает хохотать. Крэбб тоже. Смеются почти до слёз, истерично, как пара психов. Фредди даже начинает немного переживать за поглощённый обед, но до этого дело, слава богу, не доходит. Веселье обрывается так же внезапно, как началось. Дизраэли моментально мрачнеет. Повисает неприятная пауза – собственно, то, чего Фред опасалась с самого начала. Между ними словно вырастает щит, обитый железными бляшками, с фамильным гербом Дизраэли – двухголовой куропаткой-переростком на фоне трёх красных полос. – Какая сука?... – Начинает Гарайи тоном, от которого на гербе появляется чётвертая полоса, явственно гласящая: “склонна к насилию, социально опасна, нуждается в строгой изоляции”. – Мафалда, – поспешно перебивает Фред, пока красных полос не стало пять или даже, вот не приведи боже, шесть или семь. – И не смотри на меня так. Мы с Уиллом тоже виноваты. Нельзя было обсуждать такие вещи на пьяную голову и не в полном составе. Никто не мог представить, что они снюхаются все вместе там и белыми гусями без страха и упрёка поплывут втроём по пост-Апокалиптическому Лондону… Лучше б мы просто легли спать. Ещё одна пауза. Лучше б Дизраэли ругалась, честное слово. Они сидят вдвоём и молчат, а тишина сгущается вокруг душным облаком. Нечто странное присутствует в ней. В тишине, в смысле. И Дизраэли, скорее, растеряна, чем зла. Кажется, даже считает до ста. Выражение лица, во всяком случае, соответствующее. – И что теперь будет? – Спрашивает Крэбб, не теряя надежды продолжить разговор. Опять тишина. Дойдя, по прикидкам Фред, до восьмидесяти пяти, Дизраэли медленно произносит: – Ну, если тебя это хоть немного утешит, я чуть не отправила на тот свет Ллойда… С него же всё началось. – А он тебя? – Да куда ему. – Влез в неспешную беседу третий голос. – Отвечая же на твой вопрос, – без понятия. Как повезёт. – Дерьмо, – Шепчет Крэбб, сникая, как будто ей только что сообщили, что шансов практически нет. – Надо же было так вляпаться… ____ – С чего ты взяла, что у меня есть “бойфренд”? Глаза дуэньи и просто лучшей подруги Исайи занимают пол-лица. Как у лунатика, которого внезапно разбудили. – Ты же сказала, что ты в гражданском браке? – То ли вопрос, то ли утверждение – чёрт разберёшь. Исайя сказал, она всегда разговаривает таким образом. – Я подумала, ты говоришь о Ллойде? – Верно, – старательно изображает безмятежность Боунс, – но я не делала уточнения касаемо пола своего партнёра. И совершенно точно не поминала всуе имя Томаса. Пепел Такобелл стряхивает прямо в тарелку с недоеденным салатом ввиду отсутствия пепельницы. Варварство, но всяко лучше, чем пачкать скатерть. ____ – А идите вы в жопу! – сказал Томас. Гойл театрально закатил глаза и, вроде бы, даже задержал дыхание. Мафалда хихикнула. Фред петушиным голосом простонала “ой, ну божечки мои” и водрузила на голову диванный пуфик. Гарайи, точно и не слышала ничего, усиливает звук у радиоприёмника, где на одной из волн как раз передают “Take Me Home, Country Roads”. Когда они вчетвером начинают подпевать на припеве, Томас устало трёт ладонью лоб и безо всяких сопроводительных слов удаляется прочь. ____ Зрачки её восторженно расширяются всякий раз, когда длинные тонкие пальцы Мафалды проникают внутри неё. Особенно после разлуки длиной в целых два дня.
полная версия страницы