Форум » Моменты жизни » [oh, and the cheese to die for] » Ответить
[oh, and the cheese to die for]
Mafalda Hopkirk: Персонажи: Mads Nielsen & Mafalda Hopkirk (+ некоторые иные зверьки) Время: 15.10.1979, во флешбэках - начиная с 28.08.1964; Место: Министерство Магии; [quote]- Do you like me? - You're a witch to die for.[/quote]
Ответов - 2
Mafalda Hopkirk: Пассатиж. Визенгамотовские зверьки действительно проводят большую часть времени в Визенгамоте, потому их так и назвали. Они не больше мышки, когда приходят в это место, а когда вырастают, то могут достигать величины толстого кота, хотя и очень редко*. Гораздо чаще зверьки бывают размером с морскую свинку. Шерсть у них не длинная, но очень густая и пушистая, потому что так модно в новом сезоне. Обычно они передвигаются группами по три-четыре особи - подобный генезис называется генезисом единомышленников и политических соратников. Чем младше зверек, тем больше их в группе, потому что им нужно поддерживать друг в друге тепло. Это особенно важно зимой - ведь именно зимой в самых нижних залах судебных заседаний холоднее всего. В это время года зверьки собираются все вместе и усаживаются кружком, как можно «покучнее», прячут свои маленькие розовые носики в воротнички новеньких мантий цвета перезрелой сливы - да так глубоко они зарываются, что видно только макушки с шапочками цвета все той же сливы. Один из зверьков обязательно должен бодрствовать, когда остальные погружаются в сон. Если в группе четыре больших зверька, то один из них может дежурить аж по шесть часов подряд, после чего он укладывается спать, а на дежурство заступает следующий. Если же зверек еще совсем молод и не велик, и, как мы помним, группка его состоит из большей численности особей, то каждый из них дежурит всего по три часа, а остальное время спит. Дежурный зверек - мы сейчас ведем речь о зверьках-недоростках, если кто не понял, - во время бодрствования конспектирует ход судебных прений, если в этот день таковые имеются, ищет корм для себя и своих товарищей, ест, проверяет, хорошо ли замаскировано место отдыха. Он так же подтаскивает обогреватели, заделывает дыры, куда может проникнуть уносящий тепло сквозняк, и затем возвращается к своим товарищам. Обнаружить место «зимовки» этих теплолюбивых созданий, несмотря на все принятые ими меры предосторожности, не так уж сложно. Если раскидать ворох мантий, можно увидеть теплых, сонных, сопящих зверьков, уткнувшихся друг в друга. Но лучше мантии не раскидывать, потому что от резкой перемены температуры зверьки тут же просыпаются и от испуга, что перед ними высокопоставленная персона, начинают писаться кипятком. Дело в том, что во сне каждый зверек вырабатывает большое количество теплоты, а когда их несколько и сверху навалена куча мантий, тепло сохраняется лучше, чем в термосе. Сонного зверька можно брать в руки только в том случае, если он спит один. Если же вы наткнулись на целый выводок сонных зверьков, необходимо соблюдать осторожность, ведь вы можете обжечься. Или вас обожжет описавшийся от страха зверек**. Летом зверьки спят не так много, как зимой. Они разбредаются по лесам и городским паркам, изо всей силы набивая животы едой, чтобы откладывать жирок про запас и чтобы зимой было из чего вырабатывать тепло. Некоторые люди ловят тепленьких визенгамотовских зверьков и приносят их к себе домой. Дома зверек способен принести много пользы, однако и вреда тоже. Если за ним не следить, перекармливать, вовремя не поднимать на зарядку и не чесать ему пузико, не оттаскивать его от батареи, под которую зверек постоянно норовит заползти, то зверек может перегреться, как оставленный без надзора утюг. Ему-то ничего не сделается, а вот подстилка воспламенится, пол прогорит и вообще может возникнуть пожар, потому что когда зверек не спит, не ест, не конспектирует и не генерирует всякие интересные вопросы на судебных заседаниях, то запросто может со скуки начать баловаться со спичками и прочими вещами, которые маленьким зверькам, вообще-то, не игрушка. Поэтому те, кто рискует держать дома визенгамотовского зверька, должны быть очень внимательными и терпеливыми. Потому что если про зверька забыть и подолгу не кормить, то зверек съест все, даже веник, а потом прогрызет дырку в двери или стене и уйдет на свободу. Приносить пользу там, где нужно согревать в морозы при землетрясениях, при авариях отопительной связи и прочих катаклизмов вроде пришествия злого зверька, научное название которому Темный Поганец. Но если таковое, все же, случилось, и вы смогли приручить этого дивного представителя мира флоры и фауны, то он будет любить вас всей душой и служить вам верой и правдой. Например, приходя домой, вы можете быть уверенным, что сейчас вам достанут чего-нибудь вкусненького горяченького и вы сможете поесть. А когда вы больны, то теплый визенгамотовский зверек окажется в сто раз лучше, чем какая-то там грелка или компресс! Всегда и безотказно своими собственными силами он будет делать ваш быт легче - и в скором времени вы начнете удивляться, как вы вообще умудрялись справляться все это время без этого зверька? А зверек начнет думать, зачем ему вообще сдались какие-то неведомые свершения в национальных масштабах, когда он может согреть и обеспечить горячим питанием хотя бы нескольких ближайших к нему людей. *** День выдался пасмурный, шел ровный спокойный дождик, который мог продолжаться сколько угодно. Завесы и драпировки и новые бесконечности дождя, который все продолжается и продолжается, и крадется неслышным шагом, и шуршит, и снова крадется по крышам. Дождь, как и невостребованный солнечный свет, который часами движется по комнате, по подоконнику, ковру, и отмечает полдень в кресле-качалке, и исчезает в очаге, словно обвинение. Сегодня все это казалось благородным и серым по-обычному, очередной безликий день без времени, который снова не в счет. С каким бы удовольствием она осталась бы дома, свернулась бы калачиком в теплой ямке, которую вылежала в постели, натянув одеяло на голову и крепко обхватив руками мягкую подушку. Она бы сделала сегодня все так, как она делала с тех самых пор, как Мадс ушел, громко хлопнув дверью на прощание. Ушел, лишив Мафалду возможности обнимать его перед тем, как погрузиться в сон с твердой уверенностью, что Мадс рядом, вот он, она чувствует его каждой клеточкой своего тела. Её защитник, он всегда сможет отогнать любой страх прочь, успокоить, прижав к себе покрепче и поцеловав в затылок; она могла быть уверена, она в безопасности и ничего никогда не случится, когда рядом есть Мадс - красивый, широкоплечий, голубоглазый, сильный. Когда она была с Мадсом, у неё и сны были красочные, яркие, прекрасные. Когда Мадс ушел, а она ничего не сделала для того, чтобы помешать ему это сделать, вместе с ним ушло и спокойствие. Может быть из-за дожды, может быть из-за того, что погода меняется, и ветер дует сильнее, в голове все назойливее жужжит мысль: да, без Мадса все стало иначе - и увы, не в лучшую сторону. Когда в её жизни появился Мадс - тогда в её доме поселился уют. И как бы другие не выражали словами, будто бы женщина способна протянуть без мужчины, ощущения вторили Мафалде совершенно противоположное. Оно даже и трудно представить уже теперь, как все было до Мадса. *** 1963. Дом Мафалды был относительно большим и совершенно пустым, скопление мебели ей не нравилось. На стенах - ничего, вокруг ни следа всевозможных мелочей и вещиц, которые постепенно накапливаются в доме, никаких скатертей и подушечек, одни лишь холодные комнаты со штабелями книг и кучами бумаг, лежавших большей частью на полу. И пепельница демонстративно тоже стояла на полу, возле кровати. Вначале Амелия восхищалась отпечатком легкой беспечности, отличавшей место обитания своей приятельницы, позднее же это казалось ей своего рода ненужным кокетством, и вообще все это выглядело в её глазах слишком уж... беззастенчивым. Она то и дело восклицала: - Но почему ты все кладешь на пол? И почему так неаккуратно натягиваешь чулки, что то и дело распускаются петли? Говорила я тебе, что не надо так натягивать чулки, - возмущалась она. - О'кей, - отвечала Мафалда, а потом смеялась. Она включала радио и начинала тихонько насвистывать в такт музыке. А Амелия заворачивалась в одеяло и размышляла о том, какая же бестолочь, все-таки, эта Мафалда - и как только её мама позволила жить Мафалде самостоятельно? Затем мысли её неизменно переключались на себя, любимую, и о том, как же ей повезло со Стефаном. Он вчера ей кровать починил, и она теперь не скрипит. Не то, что у Мафалды. *** Вот уж никак не могла помыслить Мафалда, как в один прекрасный день припомнит слова Стефана: «когда тебя кто-то любит - это как будто твое сердце завернуто в одеяло, и потом, когда его сдергивают...» - и даже согласится с ним. А тогда им всем было чуть за двадцать. Стамп сидел с одной стороны с подозрительно покрасневшими глазами и не менее подозрительно шмыгал своим большим носом, Амелия с другой и бессовестно щебетала Мафалде на ухо: «именно потому, что мы со Стефаном "друзья", мне ничто не мешает иметь и других "друзей" - так ему и передай». А сама Мафалда, совершенно затюканная этой подработкой //о которой её, между прочим, не спрашивали// на два фронта, с облегчением думала: какое же счастье, что у неё нет никаких отношений, нет никакой нервотрепки - ни себе, ни людям, кстати говоря. Правда, в конце концов, у каждого своя, но в конкретном случае - да как оно обычно и случается - не правы оба. Мадс взбеленился из-за сущего пустяка, из-за глупости, Мафалда взвилась из-за того, как он мог такое подумать и вообще допустить помыслить. И куда не правы были оба вставать в позы, называя все гордостью и «ну и пошел вон, с глаз долой». А ведь этого могло и не случиться, поступи она в тот день иначе, просто взяв и улыбнуться «ну, какой же ты у меня глупый, дорогой мой». Нет, надо было вдрызг разругаться, а затем три месяца подряд постоянно возвращаться и прокручивать в мозгах; видеть издалека или встречать в Атриуме и снова думать, как он, где он, чем занимается - и, чего уж там таить и лукавить, даже дурно становилось от вопроса «с кем он». Апогеем стал сегодняшний рассказ Боунс //которая вообще почему-то жутко разобиделась и на Нильсена, и на Хопкирк, когда той стало известно, что они-де более не ячейка общества, как будто она их дочь или вроде того, и теперь даже и не знает, с кем ей теперь жить - с мамой или с папой, а затем и вовсе заявила «меня от вас тошнит»; и принципиально спрашивала у Мафалды про Мадса, а Мадса про Мафалду и работала таким своеобразным бартером информации одной бывшей половинке про другую//. Ничего не понимаю… И это офицеры. Говно какое-то, блин, а не офицеры. Родина им дала звездочки — носи! Носи звездочки, блин! Не хочу, хочу жрать говно! Что такое? Это армия? Это армия? Погоны нацепили, говно жрут — придурки, блин, тупые… - Утром проснулась, и, знаешь, чувство меня такое тревожное посетило... Думаю, жизнь у меня какая-то слишком уж обыденная стала, не хватает каких-то новых впечатлений, адреналин в крови не играет, как раньше. Скучно так, аж тошно. Пока собиралась, все думала, что бы такого поделать, чем бы себя таким занять, ну все уже перепробовала, ничего в голову не идет! Уже практически до Министерства дошла, как тут мне попалассь на глаза лавка с мексиканскими буритто. Вот, подумала я, вот самый настоящий экстрим. Это как русская рулетка: переваришь или помрешь. Купила. Стою, значит, жую. Встала специально за угол, а то мало ли кто из знакомых увидит. Ну ты понимаешь, о ком я. Ну, значит, жую. Думаю, ну и дрянь редкостная - и чего мне так новых ощущений захотелось? Меня же и так все устраивало до сегодняшнего утра. И тут я как подниму глаза, как посмотрю на очередь возле лавки... И знаешь, кого я там увидела? Там был Мадс. Он купил целых три буритто. Нет, ты только вдумайся. Целых три буритто, когда я и один-то не могу съесть, думаю, что за помои в моем рту. Я там еще и картошку углядела, и чипсы, и кофе. Кофе из ларька - это же моча Кызыла. Как будто половую тряпку выжали в стакан и сказали: «кофе подано». То ли дело кофе, которое мне варит Сара. Вот всем кофе кофе! Мне показалось, будто бы он отощал. Лицо осунулось. У меня от той картины аж сердце защемило, и я подумала: «бедный, бедный Мадс! Неужели тебя никто не кормит?» А потом я услышала у себя над ухом «Саг'очка, ты только посмотри на эту негодницу! Таки дома на работе мы кушать не хотим, таки мы на улице всякое тесто с кошатиной кушать хотим. Да, да, ты задумывалась когда-нибудь, из чего они это делают? Из бездомных кошек и собак! Или того хуже - из крыс! А крысы - переносчики чумы и пг'очих всяких болезней. А вы не хочете подумать о кишечном гриппе, гастрите, язве? Конечно, зачем нам о думать о таком? Мы же такие взрослые уже, мы же полковники на белом коне, об этом пускай Изя с Саг'очкой думают. Саг'очка, этот пг'отивный начальник меня до инфаркта доведет когда-нибудь! У меня уже, в двадцать один год, сердце пошаливает! А все из-за неё, из-за неё, неблагодаг'ной! Мы с Саг'очкой стараемся, готовим, готовим ей полезную и питательную еду, а она! Не хочу, говорит, хочу жг'ать всякое говно на улице». И, ну ты понимаешь, - произнесла Амелия и с мученическим лицом потерла ладонью свое правое полупопие, которое пострадало от секретарского же ремня. За то, что позорит погоны. *** Либо пан, либо пропал, как глаголет народная мудрость. Люди вообще мудрые создания; когда им не нужно работать - только и дай возможность очередную мудрость сообразить, лежа на диване и поплевывая в потолок. Либо сейчас, либо в её голове приключится фейерверк, и она взорвется, а Амани это придется соскребать с потолка и со стен, что тоже не есть хорошо, ведь она устраивалась секретарем, а не уборщиком. С каждым новым шагом, впрочем, уверенность куда-то постепенно улетучивалась, и Мафалда даже начинала втайне надеяться, что Нильсена не окажется в его кабинете. Что дверь окажется запертой, можно будет подергать ручку вниз и вниз, развернуться и отправиться обратно со словами «значит, не судьба». - Брысь, - буркнула она Берте Джоркинс, вовсе не кстати всплывшей у неё на пути и даже что-то не вовремя брякнувшей. *** Как бы там ни было, что бы там не говорили, Мафалда женщина была хозяйственной. Это видно даже сейчас, как она уверенно сдвигает в разные стороны весь «хлам» со стола Нильсена. Да так важно и так уверенно, не давая ему даже возмутиться, ставит на расчищенное место целых три больших бокса //за каждый буритто, который он слопал сегодня утром// с нормальной, домашней едой и жестом фокусника снимает крышечки. - Я все знаю, - с мрачной торжественностью на лице сообщила она, вручая Нильсену ложку, вилку и булку. - Ты взрослый мужчина, ты сам решаешь, как правильно и как нет. Но Мерлина ради, не позорь мои седины. Неужели ты думаешь, будто бы тебе будут не рады у нас дома? Будто бы тебя никто не покормит? Ты что, решил, будто бы ты нам чужой? - Обиженным тоном спрашивала она и скрещивала руки на груди. - А мальчики? Ты подумал о мальчиках? Ты же им как отец! Они так расстроятся, если с тобой что-нибудь случится, - укоризненно покачала головой Мафалда. Уж она-то была в курсе насчет того, что Тильден и Кеннет навещают Мадса чуть ли не каждый день. И никоим образом этим "хождениям за три моря" не препятствовала. Даже наоборот, всячески поощряла, где-то в глубине души тайно надеясь, что Нильсен поймет, как ему плохо, одиноко и голодно без его Мафалды, как он скучает по ней - и сам, первый, прибежит домой, чтобы убедиться, что и она по нему скучает. - И нет, предупреждая твой вопрос, это не Кеннет мне обо всем доложил. Не смей больше покупать эту дрянь и жрать её, Нильсен! Или я буду заявляться к тебе в кабинет каждый день, привязывать к стулу и насильно кормить из ложечки. Ты меня знаешь, я так и сделаю. _____________ Примечания: * Обычно подобных размеров достигают только те зверьки, которые происходят из класса зверьков, обозначенных латинским понятием bulstrodicus reptilia или derwenticus elasmobranchi (по-русски так же известные как Хозяйственники Крепкие). Именно поэтому Амелия С. Боунс со временем стала несколько крупнее и мощнее других представителей Визенгамота; а Мафалда Хопкирк, чей генофонд никак не был связан с Хозяйственниками Крепкими... в общем, довольствовалась стабильностью в своем развитии. ** Потом зверек покраснеет от стыда и убежит, куда глазки глядят. Выроет себе тихую и укромную норку в земле и будет прятаться там до скончания века от чужих глаз. Зимой такие норки обнаружить проще простого: зимой над норкой оттаивает, теплеет и от неё идет пар. Люди, конечно, могут сказать, что здесь под землей проходит теплоцентраль... Конечно, теплоцентраль, скажете тоже! Там прячется стыдящийся собственной слабости визенгамотовский зверек. А так, как этот зверек уникален, то от его стыда прорастает первая травка, а потом уже подснежники и фиалки.
Mads Nielsen: Все чаще и чаще Мадса стала посещать мысль переехать окончательно в свой кабинет в Министерстве, раз уж он и так там стал проводить больше времени чем дома. Тем более его дом в пригороде Бристоля ему все равно не нравился, так как это даже не был его дом. Дом принадлежал милой старушке-кошатнице и обставлен был по ее вкусу. Если лет десять назад Нильсену было наплевать где он живет, он задумывался об этом меньше всего, то на сегодняшний день он ненавидел этот дом, а в своей комнате буквально каждый предмет он мечтал уничтожить бомбардой максима. И начал бы с милого кресла в розовый цветочек с кисточками на подлокотниках и пуфиком расшитым кисками. Затем перешел к кошачьему домику в котором проживало три жирных надоедливых кошки, которых хозяйка назвала Мэйдж, Марла и Ронда. Мэйдж и Марла любили спать на лице Мадса, а Ронда кусала его за пятки, если он пытался лечь на подушку. Уничтожил бы даже память о голубой тумбочке с кружевной салфеточкой. Торшер с фиолетовыми кошечками. А закончил кошками. Их он бы отдал в Хогвартс, в живой уголок, на растерзание бешеным школьникам. Но даже больше чем все в этом доме, его добивал тот факт, что старушки сдающие дома это его крест. Других он найти не мог, а если и находил, то условия сделки его совсем не устраивали. Или же предлагаемые жилища оказывались клоповниками с протекающими крышами. Либо сдавали дома-комнаты-квартиры, форменные психи, которые действительно пугали. А вот со старушками проблем никогда не возникало и Нильсена даже несколько пугало то, что уживается он только с пожилыми дамами, а не юными прелестницами или Мафалдой Хопкирк. Задумываясь об этом плане уничтожения всего мимими в доме милой старушки, он рано или поздно вспоминал о прекрасном доме Мафалды с его спартанской обстановкой и тишиной просторных комнат. Вспоминал о самой Мафалде и начинал тосковать. Ему нравилось бывать в ее доме, нравилось ночами вылезать из ее кровати и отправляясь на кухню выпить стакан воды не натыкаться на кучу ненужных предметов. Нравилось, что можно кидать на пол носки и трусы, и никто не будет из-за этого пилить или действовать на нервы, потому что в этом доме практически все лежало на полу. Он бы может добавил пару стульев на кухне, но в принципе, когда перед ним маячила перспектива есть в кровати, о стульях он забывал моментально. Да и что там говорить о прекрасном доме, если прекраснее всего в нем была хозяйка. Куда там старушке-кошатнице, которая воркует, пахнет перечной мятой и котами, да норовит одеть в розовый в коричневую полоску свитер. Если рядом, между валяющимися на полу вещами, стопками книг и чашками из-под кофе, щеголяла полуголая Маф. Потягивалась на мысках, радуя взор Нильсена прекрасной попкой. Расчесывала отливающие золотом тяжелые кудри, которые буквально светились в лучах солнца льющих из окна, на которое принципиально не вешались занавески. Натягивала чулки на длинные ноги, которые он еще ночью целовал. Улыбалась ему открыто и нежно, а порой пьяно и смотрела сквозь пелену, вальяжно потягивая любимое вино из любимого бокала. Чем больше дней проходило с их ссоры и вполне себе официального разрыва, тем меньше Мадсу хотелось общаться с кем-либо, ходить куда-либо и заниматься чем-либо кроме самобичевания, прерывающегося лишь на то время, когда он начинал жалеть себя. Особенно он не жаловал общение с Амелией, которая сделала целью своего существования пытки его вопросами о Мафалде и рассказами о том, как счастлив Эдгар со своей женой. Сначала он пытался с ней бороться и выпихивать ее из кабинета под разными предлогами. Потом попытался завести секретаршу, насмотревшись на бравых Мальмута, Амани, Пачули, которые горло бы перегрызли тому, кто нарушит покой и душевное равновесие их боссов. Но на собеседование к нему пришел странный молодой человек Гилдерой, который больше рассказывал о себе, о том, как добивается дивного цвета своих волос, куда ездил на уик-энд, где купил восхитительную лазурную мантию под цвет своих волшебных и притягательных глаз. Его Нильсен еле заткнул, когда надоело слушать и с удовольствием вызывал следующего. Следующей оказалась девочка восемнадцати лет, только окончившая Хогвартс, она была очень милой пока не открыла рот и он не выслушал ее план на ближайшие десять лет, в течении которых она собиралась занять место судьи Визенгамота, а позже и верховного судьи. Кресло Министра магии. Ну и в конце концов президента Международной Магической Конфедерации. За ней шла мать-одиночка утверждающая, что ее ребенок сын министра Вэллона и рано или поздно Вэллон это признает, тогда она станет его женой и они будут вместе до конца своих дней. Молчаливая стесняшка-обаяшка после этих троих показалась манной небесной, но через пять минут беседы она разрыдалась и он понял, что она конечно безумно мила, но совершенно не подходит и Амелию Боунс даже на секунду не задержит. На ней, к сожалению, претенденты на должность закончились и Мадс смирился с тем, что в очередной раз придет Боунс, сожрет все его конфеты и печенья к кофе, доведет вопросами о Маф, а в конце расскажет историю о милой чете Боунсов, которые скоро нянчить внуков буду. И закончит сурово произнесенным «в отличии от тебя». Что заставит его чувствовать себя полным ничтожеством и думать о том, почему он собственно не делает первым шаг к применению. Ответ на этот вопрос он искал каждый вечер в течении прошедших трех месяцев, но к ответу четкому так и не пришел. Ну точнее как, он пришел, но это был не тот ответ, который тешил его мужское самолюбие, потому он отметал его как неверный и вообще старался не думать ни о чем таком. Потому что быть такого не может, что во всем виновато его ослиное упрямство. Он же ведь не осел и даже не упрямый. Но как бы ему ни хотелось обелить себя хотя бы в своих глазах, факт оставался фактом. Он осел, да еще какой. Вместо того что бы помириться с Маф и признать, что поступил тогда как дурак, наехал на нее ни с того, ни с сего, наорал и наговорил глупостей, он теперь вынужден терпеть вредину Боунс, завидовать Эдгару, жить с кошками-стервами и есть бурито. И если с остальным он еще мог как-то смириться, то бурито его просто убивало, собственно как и вся остальная покупная еда из ближайших забегаловок. Ощущение помойки во рту не оставляло его уже три месяца и он неоднократно фантазировал на тему того, что однажды либо сам превратится в большую помойную кучу, либо умрет от отравления. Навещающие его Тильден и Кеннет предлагали носить ему еду, настойчиво так предлагали, но он мужественно терпел и отказывался, заявляя что отлично питается. Ему просто гордость не позволяла перед мальчиками дать слабину и признать, что да, он есть дерьмо и ему просто необходимо снова вернуться к тому, что готовит Мафалда. И смотря на румяных и откормленных мальчишек он начал задумываться о том, что можно обратиться за помощью к Ваблатски. Но мысль о диетическом питании и переходе на овощи, да разнообразную траву его ужасно пугала и он каждый раз ее отметал, как просто чудовищну. А после шел, покупал очередную гадость, запивал ее кофе со вкусом половой тряпки, либо со вкусом «повар плюнул в эту чашку», ну или с его любимым «коты нассали». Его жизнь без Маф превращалась в кошмар и уж это он не мог не признать. *** - Это не дрянь, это бурито. С мясом и фасолью, очень питательно и сытно. – Буркнул Мадс, стараясь не замечать как его рука с зажатой в ней вилкой сама тянется к боксу с ароматнейшей мясной подливкой. Он пытался сдержаться, сделать вид, что у него все отлично и он совсем не желает наброситься на эту еду, потому что съел чудесный бурито и картошк фри со вкусом тухлого картона. Но рука не слушалась и вилка погрузилась в густую подливку, а булка уже непонятным образом оказалась у него во рту. Такая мягкая и вкусная, свежая и вкусная, чуть подсоленная и вкусная. Буквально тающая во рту. Что же касается злодейки-вилки, та уже добралась до его рта и…В общем Нильсен дал слабину, не смог сдержаться и набросился на еду с такой скоростью, будто он все три месяца не питался вообще, а весь сожранный фаст-фуд был просто страшным сном. Как всякий уважающий себя голодающий Поволжья он ни слова не проронил до тех пор пока боксы не опустели, булка не закончилась и живот не заныл от приятной тяжести нормальной и вкусной еды. Поймав себя на мысли, что тянет вилку в рот, что бы облизать ее, Мадс опомнился и сунул вилку в пустой бокс из-под картофельного салата, его любимого. И уставился в свою пыльную столешницу, которая в этот напряженный момент затянувшегося молчания вдруг показалась удивительно прекрасной. Мадс долго терпел, старался не смотреть, но неудержался и бросил беглый взгляд на лицо Мафалды, будто случайны, как будто хотел посмотреть на книжную полку, или карту Англии за спиной Маф, да куда угодно, но не на нее. Как будто ее появление это не праздник для него и словно ему совсем не стыдно, ни капельки. И тем более виду не подал, как ему казалось, что он без нее готов был сдохнуть и скучал просто безумно.
полная версия страницы