Форум » Моменты жизни » Don't try to fix me, I'm not broken » Ответить
Don't try to fix me, I'm not broken
Raven Borgin: Raven Borgin & Mafalda Hopkirk август 1979 года [quote]— У нас столько общего. — Депрессия, самоуничижение… — И он знает что ничего физического у нас не будет. — Я надеюсь ты передумаешь. — Не передумаю![/quote]
Ответов - 2
Mafalda Hopkirk: В любой ситуации, когда что-то не получалось или получалось откровенное... короче говоря, откровенное и совсем не то, что предполагалось, в голове Мафалды звучал низкий голос Боунс, убежденно выговаривающий «девочка же старалась!» Четверть века уж минуло с тех пор, как профессор МакГонагалл посчитала нужным поставить студентке Хопкирк за эссе «тролля»; студентка Хопкирк, в свою очередь, вдруг разревелась; а невесть откуда взявшаяся защитница всех сирых и убогих студентка Боунс, уже тогда ратующая за справедливость и объективность, несмотря на свой малолетний возраст, решила встать со своего места, посмотреть проникновенно на преподавательницу и сказать: «но девочка же старалась, за что вы так сурово!» Минуло, да, добрых четверть века, - страшные цифры, если вдуматься: аж двадцать пять лет; а голос хаффлпаффки все звенит в ушах, проносится эхом - и, как и тогда, кажется самым лучшим в мире успокоительным, каковое только может существовать в мире. Сегодня, например, девочка* честно старалась держать невозмутимость на лице, пока она деловитым тоном расписывала, какое же это счастье для родителей-магглов, что их ребенок отправляется в Хогвартс - место, где мало того, что учат уму и разуму, но еще кормят четыре раза в день, имеются бесплатные спортивные секции, всевозможные кружки по интересам и вообще сравнимо с престижным курортом на Капри. Периодически самообладание покидало Мафалду, и она давила рвущееся наружу несолидное хихиканье многозначительным «кхм-кхм». Особенно, когда в поле её зрения вновь попадала мамаша поцелованного Мерлином в макушку отпрыска, вся такая с кругляшками в волосах, именуемыми «бигудями», в пестром банном халатике и с обильно размазанной по лицу мазью болотного цвета. Или толстопузый папаша в полосатых трусах-парашютах и заляпанной маслом серой майке, но зато в лакированных ботинках на босу ногу и шиньоном на лысине. Или сам отпрыск, который, кстати говоря, являлся заклинателем лактозы и превращал спиртное в молоко, отчего господин папаша воспринял сообщение о «специализированной» школе с горячим энтузиазмом. Так что держала свою речь, по большей-то части, Мафалда перед рыжей таксой, которая с умилением смотрела на старый пыльный тапок на протяжении всей встречи**. Разговор получился продолжительным: перешагивая через порог дома в половине четвертого, мадам Хопкирк и помыслить не могла, что обратно на свежий воздух она вышагнет в половине восьмого***. Еще в самом начале маггловское семейство возжелало доказательств и, посовещавшись, потребовали «сообразить фокус». Мафалда, особенно не подумав о дальнейших возможных неприятностях по свою душу, превратила кактус в колбасу, что вызвало бурный восторг и скромное «а не могли бы вы нашу стиральную машинку сделать золотой?» Получив категоричный ответ, что «нет», семейство немножко заволновалось, но сошлось на мысли, что шкаф из шоколада - тоже довольно неплохо. Короче говоря, когда мистер Диггл пришел спасать Хопкирк из цепких загребущих ручонок магглов, он пришел в домик ведьмы из сказки про Гензель и Гретель - все в нем было из пряников, леденцов и прочих сладостей. Потому что когда Мафалда входила в раж, её было не остановить. И потом, когда низкорослый волшебник сопровождал женщину до ближайшего поворота, где можно было бы аппарировать, он слушал сиплое «я больше не могу», а на его перепонки обрушивался новый сотрясительный взрыв хохота. И еще позже, стоило им появиться у входа в Министерство... - Вы как хотите, а мой рабочий день закончился, - заявила бессовестно Хопкирк, утирая выступившие слезы подушечками пальцев. - После электрической машинки для выщипывания волос в носу я не способна адекватно мыслить, - еще более бессовестно возвестила эта женщина и совсем уж без малейшего намека на все ту же совесть зацокала в обратную от Министерства сторону, оставляя мистера Диггла в гордом одиночестве. А держала она путь свой в магазин «Борджин и Бёрк», где томился в добровольном заключении Рэйвен Борджин. В последнее время они не так уж и часто виделись, а с известью о том, что над его супругой радикалы устроили расправу - общение так и вовсе грозилось затеряться в долгом ящике. Дайте-ка подумать, когда же старинные приятели в последний раз встречались? Кажется, перед Сочельником, когда они столкнулись ненароком в коридорах родимого департамента. И глуп тот человек, который бы мог предположить, будто бы Мафалда стала высказывать слова сочувствия Рэйвену и давить шаблонными фразами вроде «незаменимая потеря», «она была прекрасным человеком», «если тебе что-нибудь понадобится - ты только скажи» или «мы всегда с тобой, друг, ты только не замыкайся в себе». Отнюдь. Во-первых, о покойных, как известно, либо хорошо, либо вообще ничего - и Хопкирк не стала кривить душой и предпочла второе. Ибо Урсуле Борджин, в девичестве Бёрк, еще со времен обучения в школе неизменно желалось только одно: прикусить язык и захлебнуться в собственном яде. Она казалась монолитом, который будет существовать всегда, который будет стоять, несмотря на порывы ветра, капли дождя и языки огня. Она умела себя поставить так, что всякий чувствовал себя маленькой облезлой шавкой, тявкающей на величественного слона, который может раздавить эту сотрясающую звуковыми волнами воздух мелочь и стереть в порошок. И когда новость о её убийстве наконец достигла ушей Мафалды, единственный комментарий, каковой она позволила себе отпустить - «вот уж от кого не ожидала». А во-вторых, Хопкирк всерьез сомневалась, так ли уж и необходимы Борджину все эти проявления сочувствия, жалости, банального человеческого участия - да называйте это все как вам угодно! После стольких лет знакомства она позволяла себе полагать, что, в общем-то, «чуть-чуть имеет понятие, кто такой Рэйвен Борджин и что он из себя представляет» - и позволяла себе не лезть, не реагировать, никак не затрагивать ситуацию и оставаться в стороне от его переживаний и привыкания к мысли, что он теперь один. Но пауза затягивалась, и в какой-то момент Мафалда начала ловить себя на мысли, что ей даже немного скучно без вечных шпилек Борджина по поводу и без, остроумных замечаний и «почти греческого» профиля. Снова почему-то вспоминается «девочка же старалась», однако, дверь лавки скрипит, каблуки глухо стучат по полу, и вот она уже с интересом разглядывает маленькую сухонькую мумию африканского колдуна вуду, а после поднимает брови и переводит взгляд на, собственно, владельца всей красоты этой неописуемой. - Терпение и труд все перетрут, - назидательным тоном произнесла она, - твое рвение раствориться в работе вызывают во мне серьезные опасения однажды увидеть вместо Рэйвена Борджина мочало или кого-то наподобии этого красавца, - легкий кивок в сторону безразличной ко всему мумии с вывихнутой челюстью и узловатыми ручонками, сложенными на груди. - Боюсь, тебе придется смириться с мыслью, что я отсюда уйду исключительно в твоей компании. В крайнем же случае мне придется остаться здесь, дергать тебя по поводу каждой заинтересовавшей меня побрякушки и слушать мои рассказы о том, как я скупила все пластинки Грегори Беранже и церемониально сожгла их, благородно спасая человечество от знакомства с новым творением этого артиста. И это Мафалда не угрожала. Она ставила перед фактом. Так оно и случится. - Борджин, твоя кожа мертвецки бледна, ты предпочитаешь солнечному свету полумрак своей лавки - признайся честно, ты вампир? - С совершенно невинным видом поинтересовалась Хопкирк, которая недавно на досуге ознакомилась с одним маггловским бестселлером. Ну, одним. Бестселлером. Который ей вообще не понравился. Вообще. _______________________ Примечания автора: * все тот же низкий голос на совершенно хамский вопрос «какая же она девочка? ей же тридцать шесть лет в обед, она тетка, а не девочка» незамедлительно парировал «киньте в меня камень, если она мальчик». Но это, как говорится, уже совершенно иная история... ** между прочим, совсем не по компетенции Мафалды. Подобными вещами обязаны заниматься товарищи из комитета по выработке объяснений для магглов. Но когда Мафалда прознала о повелителе лактозы, она не смогла устоять перед искушением скрасить свои трудовые будни впечатлениями от быта магглов и вызвалась добровельцем. *** и то, только после того, как обеспокоенное пропажей ценного кадра начальство послало экспедицию со спасательной миссией.
Raven Borgin: Жить уединенно обычно любят те, кому есть что скрывать, или те, кто ненавидит весь мир, или те, кому просто не хочется никого видеть. Все это можно было отнести к Борджину сейчас. Он старался не появляться в людных местах, ибо сразу же на него сыпались соболезнования. Неделю назад, когда Рэйвен появился в Министерстве, к нему подлетела какая-то барышня и стала причитать, что ей так жаль, она так сочувствует его потере, что Урсула была таким прекрасным человеком. Борджин тогда не сдержался и спросил, а не перепутала ли она Урсулу с кем-то? Урсула была прекрасным человеком? Да не смешите его коленки. Его жена была исчадием ада. Властная, жестокая женщина с осторой жаждой крови и насилия. Все так старались поддержать его, говорили, что она всегда будет в его сердце. Да о чем вы, люди? Рэйвен страдал, но страдал не потому что любил свою жену. Он никогда не любил Урсулу, также как и она его. У них был союз, тандем, команда, но ни о какой любви и речи не шло. Именно поэтому он смотрел на всех, как на ошалелых, когда они пытались говорить ему о том, что любовь не умирает, и что он всегда будет помнить свою прекрасную жену. Если бы не эти раздражающие соболезнования, то Рэйвен не закрылся бы в своем магазине и не проводил бы время с засушенными мумиями и проклятыми артефактами. Ему было проще сидеть здесь, в полумраке и пыли, чем ходить и выслушивать этот бред. Так вот, страдал Рэйвен потому что их команда, прекрасная команда, была разрушена. Теперь он остался один и больше никто в мире не сможет понять его так, как понимала и принимала Урсула. Это было их общим делом, но она умерла за это дело, оставаясь такой же преданной, а Борджин должен был продолжить это один. И он продолжал. Скрипнула дверь, зазвенел колокольчик. Борджин вышел из подсобки, ожидая увидеть кого угодно, но не Мафалду Хопкирк. – Не дождешься, – усмехнувшись, ответил Рэйвен. Он подозревал, что Хопкирк пришла к нему исключительно для того, чтобы вытащить ег она свет белый и показать людей и его людям. Но сам Борджин особым желанием выходить не горел. – У меня еще есть неоконченные дела здесь. Так что пока я планирую пожить. Рэйвен захлопнул книгу счетов, которую держал в руках, когда вышел. Сегодня он решил посвятить день разбору финансов, и он были в весьма плачевном состоянии, но не безнадежно. У него достаточно средств, чтобы поддержать лавку в рабочем состоянии. – Беранже? Это кто вообще? Борджин задумался о новом имени. Где-то он его слышал, но видимо за три месяца его затворничества в мире столько изменилось, что ему уже не понять и не постигнуть всех таинств новой жизни. Он мыслил все также глобально, как и раньше. Юношеский максимализм не исчез с возрастом. Рэйвен надел пиджак и подошел к Мафалде, которая все еще разглядывала мумию. – Я тебе его на день рождения подарю, если он так приглянулся. Мужчина усмехнулся. Взмах палочкой и зажглось несколько свечей, добавляя света помещению. Лавка Борджин и Берк снаружи была мрачной и пугающей, и внутренний интерьер должен был соответствовать. Здесь не было гобеленов, кресел для посетителей, не было здесь и огромных ламп и окон. Все было скромно, и везде преобладал минимализм. На полках и стеллажах располагались различные товары, которые предлагалось купить посетителям. Но все это просто безделушки. Настоящий товар был скрыт, и о нем знали только избранные. Двойная клиентура у лавки была всегда. Лютый переулок располагает именно к такому бизнесу. – Я не в настроении для прогулок. К тому же я занялся финансами, а еще нужно пыль протереть, и скоро придет Берк, нужно сдать ему списки нового товара... А еще я должен придумать еще минимум тридцать причин, чтобы никуда не идти. Рэйвен не горел желанием куда-то идти, но угрозы Мафалды его пугали. Слушать об этом загадочном и, видимо, очень хорошем певце, а потом еще и терпеть сотни вопросом от Хопкирк. Это звучало пострашнее выхода в свет в одиночестве. Если он выйдет куда-то с Хопкирк, то масса лишних вопросов сразу отпадет. В крайнем случае, у него остается убийственный взгляд, который останавливает любые попытки начать ему соболезновать. Хотя прошел уже год, все продолжают подсыпать соли и перца. – Да, а еще я начинаю блестеть на солнце и меняю цвет глаз, – рассмеялся Борджин, закрывая на ключ стеклянный шкаф. Все же если он таки решится покинуть лавку, нужно чтобы все было как надо.
полная версия страницы